амурные похождения, а товарищеская беседа. Митька и Катька… Эти двое любимых детей государя всегда держались друг друга. Небольшая разница в возрасте в пользу Дмитрия сближала их, делая примерно равными противниками в случае какого-нибудь спора и верными союзниками при чьей-либо попытке вмешаться в спор со стороны.

Жаль, но все когда-нибудь кончается. Уже в этом году великой княжне Екатерине Константиновне предстоит покинуть и родительские пенаты, и Россию. Со временем она должна стать королевой Бельгии…

– Значит, не Франц-Леопольд? – довольно громко спросил скрытый кустами великий князь, и Константин Александрович насторожился. – Категорически не он? Ну что ж, я буду последним, кто станет настаивать, ведь обручения-то еще не было. К счастью, предусмотрительная природа создала достаточное количество германских принцев. Ты можешь выбирать, пока портнихи шьют твое приданое.

– Ах, ты знаешь, о ком я говорю, – ответил голос великой княжны. – И перестань, пожалуйста, подтрунивать, тебе это совсем не идет. Какое мне дело до принцев и моего приданого? С каким принцем я могу быть счастлива? Ты еще скажи «стерпится-слюбится»! Ненавижу эти утешения!

– Тоскуешь о нем? – прямо спросил Дмитрий Константинович.

И после долгой паузы напряженный слух императора уловил ответ: тихое «да».

– И ждешь от меня совета?

– Нет. Мне просто хотелось выговориться. Я знаю, что ты мне посоветуешь: как можно скорее выбросить дурь из головы. Разве нет?

– Кхм. Ну в общем-то… да. Морганатический брак с великим трудом был бы приемлем для дочери великого князя, но и в этом случае молодым супругам пришлось бы жить за границей. Для дочери же государя… – Великий князь не договорил, но было ясно, что он в бессилии разводит руками и качает головой.

– Лопухины уже роднились с Романовыми! – запальчиво прозвучал голос великой княжны.

– Верно, но когда это было? И что вышло? Ни в тебе, ни во мне нет ни капли крови Лопухиных. Опыт не удался, и никто не позволит тебе повторить его. Что такое Лопухины сейчас? Знатный, но обедневший и, надо думать, вырождающийся род. Я нарочно справлялся: за последние сто лет никто из Лопухиных не поднимался достаточно высоко на государственной службе, никто не совершил ничего выдающегося. Какой у твоего любезного классный чин – пятый? Статский советник в сорок лет – это не карьера.

– Ему тридцать девять! И не смей называть его моим любезным!

– Прости. Ну, допустим, произведут его по возвращении в действительные статские советники – дальше что? Ах, да это и не имеет решительно никакого значения! Будь он хоть канцлер империи, он тебе не пара – и кончено дело. Нет, лично я готов поверить, что милый твоему сердцу Николай Николаевич Лопухин – превосходных качеств человек… пусть даже он вдвое старше тебя, вдовец, невысок чином и вдобавок служит в очень уж специфическом ведомстве… но нет, Катя, нет. Будь он трижды превосходнейший человек – нет. Рад бы тебе помочь, но ничего не выйдет. Выброси из головы.

Укрытый стеной кустов, Константин Александрович улыбнулся, как улыбаются родители, обнаружив в своих отпрысках светлый ум и непреклонную волю. Тем больнее укололи его слова дочери:

– Ты говоришь в точности так, как тебя учили. Примерный сын, образцовый великий князь…

Дмитрий Константинович принужденно рассмеялся. Похоже, слова Катеньки укололи и его.

– Добавь еще: раб своего положения. Так же, как и ты.

– Но в меньшей степени…

– Почему же в меньшей? Вспомни, что позволяли себе наши наставники. А званые обеды ты помнишь? Мы, дети, никогда не сидели друг с другом. Мы были вынуждены вести «взрослые» застольные беседы со взрослыми людьми, и я уверен, что в соседи нам специально подбирали самых скучнейших. Если мы допускали малейшую бестактность, нас обносили десертом. Кто принимал во внимание наши обиды? И впредь с нами будет так же, если не хуже. Мне тоже предстоит жениться на какой-нибудь германской принцессе, которую я, вероятно, пока и в глаза не видел. В чем же тут меньшая степень рабства?

– В том, что ты, Митя, мужчина, а мужчинам вообще больше позволено, чем нам, женщинам. Разве ты не сумел настоять на том, чтобы учиться не дома, а там, где учатся нормальные подданные? Попробовала бы я!

Великий князь хихикнул, но как-то невесело.

– Ты помнишь, чего мне это стоило? И чего я в конце концов добился, перепортив нервы всем и в первую очередь себе? Пажеский корпус, пф! Нормальные подданные! Знаешь, это даже не смешно. В Пажеском корпусе, Катя, Салтыков списывает у Долгорукова, рюрикович в спальне тузит гедиминовича, а грузинский князь с семиверстной родословной стоит на атанде. Да не в том дело! Военный, Катя! Великий князь не может быть штафиркой. А я технику люблю. Ну хорошо, пусть не Политехнический институт, пусть Инженерный корпус – но нет! И этого мне не позволили. – Дмитрий Константинович вздохнул. – Так-то, сестренка.

– Ты любишь управлять машинами, – немедленно возразила великая княжна, – а мне, когда я выйду за Франца-Леопольда, самой предстоит стать живой машиной для производства маленьких Саксен-Кобургов. Не лги мне, Митя. Ты не хуже меня знаешь, для чего предназначены царские дочери.

– Все мы по-своему живые машины, – несколько смущенно вымолвил великий князь.

– Да, но по-разному!

– Это верно. Вся беда в том, что ничего изменить нельзя. Понимаешь, нельзя! Знаю, что так несправедливо, а что поделаешь? Ровным счетом ничего. Трубочисту, упавшему с крыши, тоже, вероятно, кажется чудовищно несправедливым закон всемирного тяготения, и тем не менее он существует. Мир несправедлив, но зато он устойчив. Так лучше, поверь.

– А Тристан и Изольда?

– Всего лишь подтверждение правила, существующего уже не первую тысячу лет. Брось эти мысли, Катенька. Тебе надо проветриться, и все пройдет. Вот приедем в Ливадию, сама увидишь. Купаться будем, на горы взбираться, по долинам скакать. Ночные пикники при во-от такой лунище. Море светящееся. Вино, лучше которого нет. До твоей помолвки еще три месяца, а до свадьбы полгода, ну и проживи их в свое удовольствие…

– Придется, – вздохнула Екатерина Константиновна.

Стараясь не оступиться, император тихо-тихо попятился. Махнул рукой денщику – все в порядке, мол, – и до самой аллеи шел очень осторожно. Кажется, никто из слуг не видел крадущегося императора – вот и ладно. И у слуг, и у охраны бывают не в меру длинные языки. Найдутся сплетники, скажут: подслушивать низко. Как будто сплетничать не низко… А молодец Митька! До судорог жаль, что он младше Мишки. Всего двадцать два года – и уже настолько разумен!

Константин Александрович усмехнулся, вспомнив себя в этом возрасте. Измайловский полк, обязательные воскресные парады на Марсовом поле, нудные стояния в караулах, гвардейские кутежи… дорвался свежеиспеченный поручик… карты, вино, распутные женщины… в особенности одна история, за которую до сих пор стыдно… Нет, великий князь Дмитрий не таков! Ну просто ничего общего. Отрада родительской души. Странная, но до чего же полезная флуктуация в доме Романовых! Надо же – сумел уговорить сестру, когда уже казалось, что придется ломать ее о колено, принуждая к выгодному для государства браку. Не только инженер, но и дипломат, что гораздо важнее. Интересно, каков будет администратор? Быть может, доверить ему наместничество на Дальнем Востоке уже в этом году?..

Ах, если бы император мог слышать, что говорилось в беседке после его ухода!

– Отлично, – констатировал великий князь, отнимая внимательный глаз от малозаметной прорехи в зеленой стене. – Все в порядке, он ушел. Да что с тобой?

– Что? Бледна? – Великая княжна приложила к щеке тыльную сторону ладони.

– Какое там бледна! Красна, как помидор! Перегретый паровой котел, вот кто ты. Пойду-ка я отсюда – неровен час взорвешься.

– Болтун ты, Митя! Не смей никуда уходить. Я так боялась! По-моему, ты переигрывал.

– А по-моему, ты. Играла, как в любительском спектакле, не ведая страха перед мочеными яблоками. Все, у кого есть глаза и уши, знают, что Лопухин в тебя влюблен, а ты в него. Зачем же играть любовь, если можно ее попросту не скрывать?

– Да ну тебя! Я играла покорность, а вовсе не любовь. Лучше скажи еще раз: ты правда думаешь, что с