– Не фига тут кликушествовать! – немедленно рассвирепела Инночка. – Кстати, это гонево, в Библии не так, я ее, блин, тоже читала! А планета эта наша, и хрен им, туземцам. Обломаются.

– Что ж, – вздохнула Мария Ивановна, – попробуйте доказать хозяевам, что Земля – наша планета, а не их. Боюсь, что у них право первенства, это раз. А во-вторых, станут ли они вас слушать?

– А я им и объяснять ничего не буду! – крикнула Инночка. – Это наша планета!

– Так же, как вы для комара – законный пищевой ресурс. Комар и помыслить не может иначе. Но согласны ли вы с ним? Боюсь, что, как это ни больно, наши достижения и наш человеческий разум для них значат не более, чем примитивное вожделение комара…

– Разум человечества! – хрюкнул Леня. – Очень смешно, и все такое. Сухость воды. Крылья черепахи. Гы. Разум отдельных особей – это да, это иногда бывает. А человечество в целом живет по животным законам. Хуже того – по паразитическим! – Леня облизнулся. – Умный паразит дает жить хозяину и со временем становится симбионтом; алчный и глупый – гробит хозяина и себя. Человечество – глупый паразит. Удивляюсь, что с нами еще цацкаются: указывают на дверь, а не…

– А не травят дустом? – мрачно спросил Феликс.

– Да хоть бы и дустом! Задушить всех вулканическим газом – чего проще. Или сдуть на фиг всю атмосферу. А еще они могли бы выровнять земной рельеф, чтобы без всякой мантийной воды повсюду плескался океан глубиной километра четыре… Не-ет! – Леня рассмеялся так гадко, что мне захотелось заехать кулаком ему по скуле. – Не-ет, они гуманисты, скоротечных катаклизмов не учиняют, а осторожненько нас выдавливают… вместе с нашим так называемым разумом!

– Как вы можете так говорить, Леня! – возмущенно воскликнула Мария Ивановна, а я молча умилился ее идеализму.

Нет, все-таки человечество небезнадежно, если в нем живут такие люди. Живут и верят в светлое… Их поливают грязью, а с них все как с гуся вода.

– Не знал бы – не говорил, – веско бухнул Леня.

– Молодость всегда знает, – зевнул Феликс, забираясь под запасной парус. – Это старость всегда сомневается, только что не подает виду. Знайте, Леня, знайте. Так будет лучше для вас.

Отбрил, ничего не скажешь. Леня демонстративно отвернулся и стал смотреть на воду.

Лесные берега широко разошлись, а вскоре и вовсе разбежались к залитому водой горизонту. Понемногу вечерело. Качалась и скрипела двуногая мачта. Свежий, порывами, ветер пытался сорвать парус. По воде гуляли барашки, и, наверное, где-то плыли раздутые бараны из утопленных стад. Коровы и свиньи тоже плыли. Плыли козы, кошки и собаки. Дрейфовали кверху брюхом караси, сомы, налимы и всякая рыбная мелочь, не выдержавшая жизни в соленой воде. С криками пировали чайки – успели прилететь с юга на дармовщинку. А еще вчера не было ни одной…

Дымила наша коптильня, слезились глаза. Кое-как управляя плотом, мы выловили из воды парочку слабо расклеванных щук и тоже пристроили коптиться. Запас пищи еще никому не мешал.

– Ой, глядите, – указал вверх Викентий.

Высоко в небе плыл воздушный шар, разноцветный и нарядный, как елочное украшение. Ветер гнал его на юго-восток. Пилот шара не был дураком, он держался повыше, чтобы невзначай не пальнули с земли. Отчаяние погибающих рождает лютую зависть к выжившим. Воздухоплаватель не желал рисковать.

Что он будет делать, когда у него кончится последний баллон с пропаном? Или он надеется дотянуть до Урала и сесть на гору?

Не факт, что это панацея, если вода будет продолжать прибывать.

Исчезнут реки, озера сольются с морями, уйдут под воду леса, тундры, степи с пустынями и горы, какие пониже. Ледяные панцири Антарктиды и Гренландии оторвутся от ложа, всплывут, ломаясь, и расползутся во все стороны стадами айсбергов. Утонут последние коровы и лошади, муравьи и аисты, вараны и носороги, слоны и божьи коровки. Колорадские жуки тоже утонут. Морские выдры не донырнут до морских ежей и вымрут от голода.

Черепаха может приделать себе к лапкам крылышки и даже помахать ими, хотя, разумеется, не взлетит. У черепахи попросту не хватит на это сил. Люди… Нет, люди продержатся дольше прочей фауны – в рамках вида, разумеется, а не отдельных особей. Люди кое-что умеют. Можно не сомневаться, что девяносто девять процентов человечества пока еще живо и относительно здорово.

Вроде нас.

Хотя было тонко замечено: «И это пройдет».

То ли мысли, то ли ощущения кружились в моей голове и все без исключения мне не нравились. Но прогнать их я не сумел.

Что ж, затонут города, деревни, хутора и отдельные строения (жаль), музеи и стадионы, шахты и электростанции (тоже жаль, но уже не так сильно), токсичные свалки и ядерные могильники (нисколько не жаль, только бы их не размыло), действующие нефтяные скважины (очень плохо!), военные склады и полигоны (туда им и дорога). Исчезнут за невостребованностью профессии землеустроителя, земледельца и землекопа. Не станет на свете мальчишеской игры в ножички, из спортивных игр сохранится лишь водное поло, растворятся в воде государственные границы, лишатся смысла прежние международные соглашения. Не будет ни ревущих танков, ни бомб, торопливо вываливающихся из бомболюков, ни ядерных ракет, хищно выскакивающих из воды.

Ведь когда-нибудь, проржавев, затонет последний авианосец и где-нибудь над бывшими степями пойдет на дно последняя подлодка.

А войны все равно останутся, только станут еще ожесточеннее, – за пищу, за пресную воду, за последний уцелевший клочок суши, за шанс выжить и продлить себя в потомстве, отняв жизнь у конкурентов.

Мы слишком уверовали в то, что опасность для нашей жизни и благополучия может исходить только от людей и созданных ими структур. Это кажется нам естественным. Мы решили, что оседлали хребет нашей планеты по праву, а оказалось – из милости. Или просто по чужому недосмотру.

Ихтиандров из нас не получится.

И останутся правительства, вожди, президенты, имамы, координаторы, паханы – какая разница, как их называть! – останутся, потому что глупцы будут поддерживать их в зыбкой надежде спасти себя и своих близких. Они обманутся, но разве обман глупцов – не один из краеугольных камней нашей цивилизации? Разве вождь пещерного племени мог полагаться только на силу мышц и размеры дубины?

Кому будет хорошо, так это китам и тюленям. Да и морские рыбы не останутся внакладе: на затопленной суше столько съедобной органики!

Хотя может случиться так, что какой-нибудь кашалот распорет нежное брюхо об останкинский шпиль…

– Интересно, а впервой ли им? – размыслил вслух Леня, устав дуться. – Может, они уже не раз изгоняли настоящих пришельцев… не обязательно потопом, можно ведь по-разному сделать жизнь чужаков невыносимой. Конечно, земной флоре-фауне не поздоровится в любом случае… Я вот что думаю; крупнейшие вымирания, ну там, пермско-триасовое или мел-палеогеновое – случайны ли? Лес рубят, а на щепки хозяевам плевать… Да что им щепки, если они действительно медленные? Какие им щепки, если для них этот потоп вроде выстрела: бац – и кончено. – Леня похмыкал, но как-то невесело. – Сны- предупреждения, да? Что ж, сейчас нас предупреждают и гонят, а может быть, лет через сто они прямо спросят нас: «Почему вы не улетаете, черт побери?» – и лет через двести смогут воспринять наш ответ. Н- да, перспектива…

Возражать ему не стали – ни у кого не нашлось аргументов.

– Эй! – сквозь дрему донесся до меня возмущенный голос Инночки. – Вы все что, дрыхнуть намылились?! А кто на вахте?..

Но я уже проваливался в сон.