было, никто нами не интересуется. Живы – и ладно. Вернее, предполагается, что живы, поскольку проверить – лень. Я ругнулся про себя, представив, как в былые годы постояльцев «Островка» спасали бы всей областью вплоть до постройки живого моста по примеру муравьев-эцитонов, и мне стало тошно.

По-моему, Инночка нервничала. Я был готов поспорить, что она не просто так торчала на берегу – она явно высматривала не абы кого, а своих конкретных знакомцев с той стороны и, похоже, была сильно удручена их отсутствием. Но какое мне дело?

Невооруженным глазом было видно, что вода в реке еще поднялась. Остров сузился и стал короче метров на пятьдесят, его нижняя пологая часть тонула буквально на глазах, как спина ныряющего кита.

Если смотреть от «Островка», то пар над теплым родником терялся в тумане (и слава богу!), но уже с половины расстояния до тонущего «хвоста» острова он был очень заметен.

Мария Ивановна поскромничала, назвав эту водяную помпу просто родником, – я тоже не видывал таких мощных источников. Гладкий, чуть пульсирующий водяной бугор вздымался на полметра над краями выкопанной им широкой воронки, переливался наружу и вовсю подпитывал Радожку, и без того больную водянкой. Возле родника в воздухе держался странный запах. Зачерпнув воду горстью, я попробовал ее на вкус – действительно немного минерализована. На всякий случай я не проглотил ее, а выплюнул. Так будет спокойнее.

О новом роднике, пожалуй, действительно стоило умолчать. Через два-три часа речная вода поглотит его, скрыв от глаз Милены Федуловны и Надежды Николаевны, пока же надо постараться сделать так, чтобы обе они не покидали стен корпуса. Здесь им не место. С ними обеими родимчик случится, если они узнают хотя бы то, что знаю я.

А что, собственно, знаю я? Только догадки Марии Ивановны о том, что это не простое наводнение… а какое, спрашивается?

И что мне прикажете делать с этими догадками?

– Эй, дверь кто-нибудь придержите!

Мне помогают с дверью, и я, ввалившись в холл с огромной охапкой дров, с грохотом сваливаю их на ковер поближе к камину. Пусть сохнут.

– Мокрые, – осуждает Феликс. – В реке поймал?

– Остров их поймал, а я собрал только, – объясняю я, от, ряхивая с себя воду и садясь на корточки поближе к огню. – Там то и дело мимо плывет то куст, то дерево, так фундамент баньки для плавника хорошая ловушка. А сухие дрова сам иди в реке лови.

– Ладно, ладно, – примирительно гудит Феликс. – Я ничего, я так. Молодец, что принес. Мобильник не потерял?

– Нет, – говорю я с ядом. – Я его на стрежень забросил. Хотел посмотреть, как он булькнет.

– Давай сюда. – Феликс игнорирует мой сарказм, – На милицию надежда слабая – хоть спасателей известим. Правда, у них работы и без нас…

Универсальная палочка-выручалочка – комбинация цифр 112. Набрав ее и попросив соединить со штабом по борьбе со стихийным бедствием, Феликс дельно и немногословно – словари бы ему редактировать! – обрисовывает наше положение. Да, отрезаны половодьем. Нет, пока не тонем, потоп у нас еще впереди, но уже готовимся голодать… Да, здесь женщины с плохим здоровьем и дети. Если нет возможности вывезти нас в ближайшие часы, то сбросьте нам на голову хотя бы ящик консервов…

– Как это если нет возможности вывезти?! – Милену Федуловну трясет от возмущения. Уж кого- кого, а ее надлежит вывезти в первую очередь! Ее, а не бабку с козой, что сидит на крыше. Она сыта всем этим по горло!

Бульдожка тявкает в знак солидарности с хозяйкой.

– Если вы сыты по горло, мы поделим между собой вашу порцию ухи, – заявляет Феликс, возвращая мне мобильник.

Скверный каламбур, но он действует.

– Виталий, подвиньтесь, пожалуйста…

Это Надежда Николаевна, наш кок. Перехватываю у нее ведро и пристраиваю его в камин на кирпичи. Инночки почему-то нигде нет – возвращаясь с дровами в «Островок», я не видел ее снаружи, не наблюдаю и в холле. Надо думать, сидит в промозглом номере и дуется на судьбу. На вахте у протоки стоит Мария Ивановна, заодно наблюдая за тем, как Викентий под руководством Матвеича мастерит себе удочку и собирается ловить рыбку, большую и малую.

Если на нас не сбросят еды, меланхолически думаю я, то от рыбного фосфора мы скоро начнем светиться в темноте, А если рыба не захочет ловиться, то через несколько дней мы все, даже Леня, станем светиться в проходящих лучах, как какой-нибудь дымчатый кварц. Жаль только, что не станем при этом такими же зелененькими, как украденный изумруд, – было бы приятно глазу.

Леня и Коля гипнотически смотрят на огонь. Милена Федуловна опять уткнулась в женский роман. Феликс застыл на диване в позе мыслителя с острова Рапануи, он же Пасхи. Почему.. интересно, все молчат? Надоело пялиться в телевизор – надо что-то делать. Если работы нет, надо разговаривать, как все нормальные люди. Рассказывать истории из жизни, травить байки и анекдоты, ругать сволочей политиков, зачитывать по памяти избранные места из собственных историй болезни, реветь хором «Из-за острова на стрежень» – все что угодно, только не бездельничать молча, хуже этого ничего нет. И мне им не помочь: всякий, ну почти всякий литератор по натуре индивидуалист, а не массовик-затейник.

Мне становится тягостно, и я, согревшись, выхожу на вольный воздух. Матвеич насторожил жерлицы в основном русле, а в протоке они с Викентием ловят удочками. Пока всей добычи – один пескарик длиной аж с мизинец, бодро плавающий в отмытой банке из-под тушенки. С верхушки сосны на него алчно косится ворона. Кыш, ворюга, зашибу! Я нагибаюсь якобы подобрать с земли камень, и пернатая дрянь с сиплым карканьем тяжело срывается с дерева. Ну то-то, знай наших, птица.

– Викентий! – беспокоится Мария Ивановна. – Шаг назад! Ноги промочишь!