то дверь.

Матвеич – рот до ушей – как раз заканчивал пересказ своей версии происшествия не то в четвертый, не то в пятый раз, причем выходило уже, что он сознательно совершал геройский дрейф на льдине, чтобы попугать слабонервных. Леня откровенно заржал, вибрируя всеми телесами, а я поперхнулся коньяком.

– Ты, Папанин хренов, скажи спасибо, что посреди реки не провалился, – грубо, но веско сказал Матвеичу Феликс, постучав. меня по спине. – А у берега не рисковал, что ли? Будь глубина побольше – и ага? Сам бы не выгреб, да еще нас под лед утянул бы.

– Вы плавать не умеете? – встрял оторжавшийся Леня, вытирая глаза запястьем.

– Почему не умею? Очень даже умею. На теплоходе.

– Хы! – протестовал возмущенный поклепом Матвеич. – Да я, может, нарочно придуривался! Что я, едреныть, не знаю, где какая глубина? Да я на том месте позавчера живца ловил! Они за меня испугались, хы! Вот ледобур пропал – это жаль…

– Его, наверное, догнать еще не поздно, – с бесстрастием каменного истукана предположил Феликс, вслед за чем с реки донесся особенно громкий треск ломающейся льдины. Матвеич плотнее забился в одеяло, забегал по нам подозрительными глазками и пробурчал, что лучше уж он останется здесь, а коловорот пусть плывет на льдине хоть до Каспия.

Поскольку зарвавшийся рыболов был поставлен на место и возникла некоторая неловкость, мы выпили еще по чуть-чуть. Матвеич, резко сменив тему, поведал нам, что он, четвертый раз поправляющий здоровье в «Бодрости» в это самое время года, каждый раз ради особенно богатой ловли по последнему льду, впервые видит, чтобы ледоход начинался, когда в лесу еще по пояс снега. С другой стороны, дорогу, ведущую в Радогду через Юрловку, тоже затопило, так что шофер автобуса, по слухам, грозился, что он не дед Мазай и больше сюда не приедет. Верны ли слухи, он, Матвеич, не проверял, его путевка кончается через пять дней, а к тому времени половодье, конечно, схлынет…

Леня громко зевнул, половодье его не интересовало. Меня тоже как-то не очень. Хлопнула входная дверь, вошедшая Мария Ивановна поинтересовалась, не видел ли кто из нас Викентия, и дверь хлопнула снова. Не успели мы посочувствовать ей, отправившейся прочесывать остров, как заскрипела винтовая лестница, и расстроенная Надежда Николаевна спросила, не видел ли кто Инночку. Когда она ушла, Леня хрюкнул и сказал, что сейчас прибегут Коля с Рустамом с вопросом, не видел ли кто Бориса Семеновича. Феликс, посмеиваясь, сказал, что у него возникла та же самая мысль, а я признался, что и у меня тоже. Все кого-то ищут, но это не беда. Главное, чтобы находили.

По этому поводу не мешало бы выпить, но Леня отрицательно мотнул головой, а Феликс, взглянув на часы, сказал, что скоро ужин. Интересное у него было понятие о времени. Через час – это скоро?!

Я не обиделся. Мне все равно было здорово. День удался. Я поглазел на ледоход, мы вместе совершили хорошее дело (если предположить, что Матвеич не спасся бы без наших советов), а текст я двинул вперед так, что выполнил и завтрашнюю норму. Нет, мне нравился «Островок»! Никакой городской сутолоки, никаких воющих троллейбусов, бомжей, хамов в иномарках, беспрестанных телефонных звонков, никакой Гильдии беллетристов, организации нищей и бестолковой, но нахальной, всякий раз пытающейся заглотать кусок в десять раз больше своего желудка, как та глубоководная рыба, забыл название… Просто остров, оторванный от мира, содрогающийся под ударами льдин. Остров, где никто не посягает распоряжаться моим временем. Робинзон с ноутбуком. И Пятницы на любой вкус.

Хорошо оторваться от Гильдии беллетристов – конечно, на время, а не насовсем. На милиционеров золотые буквы ГБ до сих пор действуют безотказно; умом понимают, что это не то ГБ, а все равно рефлекс, как у павловской собаки, так и вскидывает ладонь к козырьку. Один, помню, даже каблуками щелкнул. На случай же встречи с особо настырным дядей Степой на обратной стороне корочки имеется надпись «Пресса», гарантирующая ее владельца от прямого попадания в «обезьянник», в каком бы виде он, владелец, ни осквернял своим присутствием общественные места.

Я прислушался. Нет, остров больше не содрогался, стекла не звенели и не слышалось треска крошащегося льда. Надо думать, выше по течению образовался затор, а может быть, там ледоход вообще еще не начался. Он нам не подчинен, у него свои планы.

А добавить можно было и после ужина. Кстати, я в местной столовке на ужине еще не был. На завтраке был дважды, на обеде один раз, вчера, а на ужине ни разу. Чудес, конечно, на этом свете не бывает, но вдруг случайно накормят чем-нибудь действительно съедобным?

Поскольку никто не хотел составить компанию, без чего как-то сами собой иссякли темы для разговора, мы включили телевизор. Первый канал барахлил, пятый сообщал о чрезвычайно успешных гастролях в США рок-группы «Пролежни», по третьему шла реклама новой популярной газеты «Утренний стул», а второй и шестой демонстрировали программу новостей. Наводнение в Англии, оказывается, продолжалось и наращивало мощь, а кроме того, разом случились сильнейшие наводнения в Бангладеш и почему-то в Алжире и Тунисе. По-моему, это и было основной темой выпуска. Не знаю, как алжирцы, а я бы на их месте воде в пустыне обрадовался. Много – не мало.

– Сюда! Скорее!

Кричала Мария Ивановна. Я нервно доделал то, ради чего посетил санузел в своем номере, спустил воду, застегнулся, подхватил куртку и ринулся вниз. По второй винтовой лестнице прогрохотал ботинками Феликс. Что еще стряслось на этот раз? Викентия унесло на льдине?

Ничего подобного: Викентий был внизу и смотрел на бабушку, разинув рот, – как видно, нечасто ему удавалось застать ее в экстатическом возбуждении. А Мария Ивановна – сияла!

– Скорее! Такое зрелище!

Нет, ни с кем из обитателей островка не произошло несчастье, чего я напрасно опасался. Фанатичная географичка, любительница резных наличников горела желанием расширить наш кругозор. Какое еще зрелище? Тьфу, да какое бы ни было – посмотрим, но зачем же так орать! Нешто не уважим'

Не уважили только Милена Федуловна – я слышал, как в четвертом номере хлопнула дверь, по- моему излишне демонстративно, – да еще Борис Семенович с верным Рустамом. Остальные, включая Матвеича в одеяле, высыпали наружу.

– Вон там! Туда смотрите!

Да, это было зрелище! Леня немедленно хрюкнул от удивления а Матвеич шепотом произнес «во, едреныть!». Из-за излучины реки неспешно и важно, как супертанкер, выплывало грозное ледяное диво, назвать которое просто торосом означало бы примерно то же самое, что обозвать статуэткой Колосса Родосского или, на крайний случай, Петра Великого работы Церетели. Нет, до айсберга, утопившего «Титаник», диво не дотягивало если не по массе, то по высоте, но от того не было менее грозным. Сплошной ледяной вал из беспорядочно наваленных друг на друга льдин, иные из которых возвышались торчком на манер парусов или обелисков, занимал половину ширины Радожки и пер на нас с неукротимостью цунами. Разгул стихии, мощный, красивый и, по счастью, совершенно безопасный.

Недалеко от островка основное течение сворачивало к левому берегу, однако ледяной массив обладал, по-видимому, чудовищной инерцией. Добравшись до стрелки острова, ледяная баррикада наткнулась на нее как раз серединой. Я услышал произнесенное Леней «во, блин!» и чье-то «ох!», а в следующую секунду не расслышал бы, вероятно, собственного крика. Баррикада с грохотом полезла на остров.

Первым делом она накрыла фундамент сгоревшей баньки и если не снесла его под корень, то надолго похоронила под горой обломков полуметровой толщины. Затем половина ледяного массива с грохотом отломилась, крякнула, выпалила в темнеющее небо ледяной картечью и втиснулась в протоку.

Здесь ее скорость сразу упала, но не обнулилась. С шорохом и скрежетом ледяной вал полз в узких берегах, как червяк в заранее проделанном ходе – не быстро, но уверенно. Отвалив челюсть, я смотрел, как мимо меня проезжают иссиня-белые изломанные глыбы. В одной, по-моему распялилась вмерзшая с осени лягушка.

– Мост!..

Вероятно, не только я подумал, что дубовые сваи, выдержавшие уже тридцать ледоходов, могут не выдержать тридцать первого. Наверное, не только во мне в эту минуту проснулся азарт естествоиспытателя: выдержит – не выдержит?