Ну и молчи.

С Димкой Долговым я не виделся год, если не больше; в последнюю нашу встречу мы посидели у меня, празднуя мое назначение и жалея, что с нами нет Сашки Кисселя – тот надолго запропал где-то на Курилах по делам своих спасателей. Тогда-то под коньячок мы поговорили всласть, почти скрыв взаимное непонимание, – совсем как в старые, детдомовские еще времена. С тех пор Сашка так и не объявился, а Димка звонил один раз в конце лета, просил смешную сумму денег в долг. Мне было не до встреч, дурная история с миковирусной эпидемией выматывала мне жилы, и я, извинившись, ограничился тем, что перевел просимую сумму на его счет. Задушевного же разговора по телефону не получилось – возможно, оттого, что не было коньячку?

Непонятен он мне был, вот что главное. Окончив Школу куда успешнее меня, начав стажироваться при Службе духовного здоровья населения (ибо такова была его специализация), будучи на особом счету, имея блистательную перспективу, о которой средний выпускник может только мечтать, он вдруг совершил невероятный поступок: бросил все и ушел работать учителем истории в городскую гимназию на окраине. По слухам, его – единственный в своем роде случай! – пытались уговорить остаться, и Кардинал был недоволен. То ли Димке стало просто-напросто противно (по своему опыту общения с СДЗН я отчасти могу его понять), то ли взыграл в нем дух свойственного большинству из нас мессианства, но факт остался фактом: своего решения Димка Долгов не изменил. По слухам же, гимназисты его боготворили, учителем он оказался превосходным и был великолепен, показывая в лицах убиение Самозванца: «Душа моя, мы погибли!» – только что в окно не выпрыгивал и ног не ломал.

Там же, при гимназии, он вел нечто вроде гибрида туристского кружка и начального курса выживания в экстремальных условиях – по собственному почину и на голом энтузиазме, поскольку не получал за это от гимназии ни гроша и даже открыто признавал нелепость оплаты того, что и без денег не захиреет. Диплом инструктора у него был, что меня нисколько не удивляло: он всегда был фанатом. Когда- то очень давно, миллион лет назад, в препротивный период послешкольного «шлифования» нам было оказано послабление: в по-прежнему обязательных спортивных занятиях стал допускаться вольный выбор. Любопытно, что мало кто избрал традиционные виды: бегать, плавать, метать, кряхтя, снаряды различной формы и тяжести, а также играть в командные игры большинству из нас к тому времени давно осточертело до рвоты. Лебедянский однажды признался в увлечении стрельбой из пневматического пистолета с десяти метров от мишени (по-моему, с такого расстояния неприлично стрелять даже из рогатки), Димка выбрал экстремальное выживание, я – спелеотуризм, что все-таки сошло за спорт. Разница между нами заключалась в том, что Димка увлекся всерьез, а моим наивысшим достижением был спуск в Снежную за второй сифон да еще случайная находка в колодце совсем другой пещеры почти полного скелета ископаемой нелетающей совы Syrnium Vitmani, кажется, единственного в стране. Оставил, так сказать, след в палеонтологии. Кстати, если вам когда-нибудь попадет в руки та сволочная статейка в «Природе», где сказано, что я будто бы повредил ценнейшую находку, пытаясь выколупать ее из известковых натеков, не верьте этому: вранье!

Я слушал Димку и с не лишенным неприятности удивлением замечал, что он, повидимому, счастлив. Сказали бы ему в Школе, кто из него в конце концов получится, – он бы в драку кинулся. Не раздумывая. Потому как, подобно всем нам, полагал себя если не пупом Вселенной, то уж по крайней мере околопупной точкой. И был прав так же, как и теперь, возможно, прав. Все-таки все мы устилаем наш путь трупами самих себя, размышлял я, и никуда от этого нам не деться. Один Димка, что ли? А я? Пятнадцатилетний мальчишка с радужными надеждами Миша Малахов – где он? Умер и погребен. От него остался труп. Или я семнадцатилетний – тот же мальчишка, но уже познавший женщину, невероятно самодовольный, – где этот я?

Там же.

Димка был в ударе. Два с лишним десятка тинейджеров смотрели на него в полном восхищении, разинув рты.

– …Третье! – кричал он им. – Палаток и спальников не берем, всем ясно? Только полог и подстилку Для каждого на первый случай, а потом я вас научу обходиться без этого. И четвертое, оно же главное: ничего горячительного! У кого увижу спиртное, тому лично отломаю руки и скормлю их остальным! – По рядам гимназистов прошли смешки. – Запомните: зимой в лесу пить опасно и кощунственно, для этого существуют квартиры, молодежные клубы и телефонные будки! Усвоили? Пошли далее…

– Ты это всерьез? – спросил он, утирая пот со лба, когда мы остались одни. – Зачем тебе с нами?

– Хочется.

Димка постучал себя пальцем по лбу.

– Температуру мерил?

– Хочется! – повторил я с вызовом.

– Поспи и пройдет, – посоветовал он и тут же спохватился: – Нет, ты себе не вообрази ничего такого, я был бы только рад тебя взять, вдвоем мы с этой бандой веселее справимся, а только… не советую. Тебе ведь какое-никакое удовольствие получить нужно? Не будет тебе удовольствия. Понял?

Да, меняет нас время… Вот и Димыч зачем-то стал со мной дипломатничать, оправдываться стал передо мной, вместо того чтобы молча сунуть мне под нос кукиш, как бывало между нами когда-то – просто, доступно и необидно. Вот и я, вместо того чтобы как следует треснуть его ладонью по спине и высказать ему все, что думаю о его неуклюжих реверансах в мой адрес, потребовал только:

– Поясни.

– Забыл ты Школу, Миша, – сказал Димка с сожалением. – Хотя, по правде. Школа – та еще аномалия, леший с ней… Короче, объяснить тебе, что будет? – Он осклабился. – Объясняю. Во-первых, имей в виду, что завтра к месту сбора явятся несколько родителей, обеспокоенных тем, как бы их дорогих чад не поморозило, не простудило и не загрызло волками, медведями, саблезубыми тиграми и прочей вымершей фауной. И я буду битый час рассыпать перед ними перлы своего красноречия, а ты будешь слушать, зевать и прыгать, чтобы согреться, дурак дураком. Во-вторых, вести в лес с ночевкой два десятка обормотов, да еще по первому разу – радость небольшая, можешь мне поверить. Для начала Матищев и Чупрыгин подерутся за коровьи глазки Анечки Шанцевой, и совершенно напрасно, поскольку глазки эти давно смотрят в сторону балбеса Суходоева из девятого 'А'. Потом кто-то начнет ныть, кому-то на ногу уронят полено, кто-то решит подшутить и спрячется, чтобы послушать, как мы оглашаем лес глупым ауканьем, и при прочесывании леса кто-нибудь в самом деле потеряется, ну а в конце концов ты возвращаешься домой злой как черт с ощущением бездарно потерянного времени и твердым намерением никогда не иметь дел с молодняком. Убедил?

– Красно говоришь, – похвалил я. – Век бы слушал. Кстати, ты вернуться часом не подумываешь?

– А что, есть вакансия? – Димка неприятно усмехнулся. – Твоим пресссекретарем?

– Дубина. Лет пять на низовке, естественно, проведешь, ну и что? Кто в нашем выпуске был самый способный? Ты. Функционер бы из тебя вышел – блеск, не мне чета. Соглашайся, а? Кардинала как-нибудь уломаем.

– Правду сказать? – спросил Димка.

– Ну?

– Не хочу. Не ты первый предлагаешь. Просто не хочу.

– Ну и дурак.

– Ну и переживу, что дурак, – отрезал он. – Ты-то зачем с нами в лес просишься?

– Хочу отдохнуть, вот и все.

– Ладно, – сдался Димка. Все-таки он был доволен, правда, ровно настолько же удивлен моей настойчивостью, и, боюсь, не вполне мне поверил. – Я тебя предупредил, а там как знаешь. Только не опаздывай. Да, насчет моего должка… Подождешь еще немного, а?

– О чем речь, – уверил я. – Может, тебе еще надо? Ты скажи.

Он даже испугался – за свою независимость, как я понял, – и я, естественно, не стал настаивать. Бог ему судья. По идее, я должен был бы испытывать к нему легкое презрение, а вот не было этого ни капельки. Было во мне что-то другое, не очень приятное…