условия для того, чтобы его команда выкладывалась в полную меру сил, а сам стоит неподалеку, как нахальный любитель у гроссмейстерской шахматной доски. Правда, в шахматной практике подобных любителей гонят взашей, справедливо опасаясь их «свежего взгляда» и несдержанности языка, – но кто ж выгонит меня?

Не я же.

– Надеюсь, вы не попытаетесь меня интервьюировать? – спросил Малахов.

– Не думайте, что я такая дура, – немедленно отозвалась Ольга. – Во-первых, вы откажетесь, а во- вторых, этого все равно не опубликуют. Только зря потеряю работу.

Оказалось, что она не с телевидения, а из газеты, что было совсем уже необычно. Малахов газет не читал с детства, но слышал, что они и теперь выходят. Остались еще любители шуршать на досуге бумагой. Он с удовлетворением отметил, что Ольга, по-видимому, вполне оправилась после гибели своего знакомого – во всяком случае, она казалась спокойной, и умелый макияж (вчера его не было) делал ее еще больше похожей на леди Белсом. Сознательно стремится к портретному сходству? Не исключено. Если, конечно, она тоже любит смотреть старые фильмы, вдобавок бездарные.

Затылок молчал…

ЧПП с утра не отказывало – в этом Малахов смог убедиться, едва отъехав от Конторы. Кольнуло не сильно, но вполне внятно. И через секунду – еще раз. Он поколесил по столичным улицам и довольно скоро заметил «хвост». Судя по номеру, машина принадлежала Конторе, а значит, в «хвосте» не было ничего детективного – обычная ненавязчивая охрана. Но «демоний» подсказывал, что от нее надо как-то избавиться.

Игнорируя разметку, Малахов проскользнул в левый ряд, дал по тормозам так, чтобы машину развернуло, и вырулил на встречную полосу. Не повезло: тотчас противно вякнула сирена, и патрульный автомобиль дорожной полиции притер его к бордюру.(« Документы». «Вот, пожалуйста». «Прошу прощения». «Ничего, капрал, штрафуйте. Это ваша работа».) Расплатившись кредитной карточкой и неслышно выругавшись, он медленно поехал в противоположную сторону. В течение следующих десяти минут он еще дважды попытался сбросить «хвост» – уже без особой надежды. Без сомнения, охрана уразумела, чего он хочет, и висела цепко. Кто мечтает о лишней выволочке от начальства? Последнее покушение на функционера имело место больше двадцати лет назад, но им – плевать. Трудновато тягаться с профессионалами в их родной стихии…

В следующие двадцать минут Малахов не делал никаких попыток оторваться. Затем припарковал машину возле магазина электротоваров, не спеша захлопнул дверцу и спокойно вошел в магазин. К счастью, в магазине было людно, иначе бы не уйти. Он проскользнул за прилавок, махнул «пайцзой» перед опешившей продавщицей, проскочил в подсобку и, спотыкаясь о какие-то коробки, выбежал наружу через черный ход. Все это заняло не более десяти секунд, охрана вряд ли успела понять, куда он исчез. Через минуту он уже был в метро и, ссыпавшись по эскалатору вниз, успел запрыгнуть в последнюю дверь хвостового вагона за секунду до того, как она захлопнулась.

Оторваться, кажется, удалось. Он вышел на Луховицкой, запер «пайцзу» в бокс камеры хранения и поспел как раз к экспрессу. Поезд был не самым удачным: делал две минутные остановки в Коломне и Раменском, – но затылок промолчал, а значит, неприятностей не предвиделось.

После сравнительно тихой столицы Москва в очередной раз неприятно поразила его шумом и сутолокой. Казалось, каждый в этом городе норовит куда-то выпрыгнуть – словно сельдь из спрессованной массы своих сородичей, набитых в чрево трала. Пока он ловил такси, ему дважды отдавили ногу и один раз чувствительно сосчитали ребра острым утлом какой-то клади, попутно облаяв по матери. Доехали, слава богу, довольно быстро, постояв всего в одной пробке. И вот он здесь, в квартире Ольги на улице Талалихина, куда, положа руку на сердце, без подсказки ЧПП ни за что бы не приехал, – а журналисточка вместо доверительной или не очень – как получится – беседы о погибшем дружке пытается крутить вокруг да около. Э нет, так не пойдет.

– Ну вот видите, – сказал Малахов. – К чему тогда ваши вопросы?

– Считайте, что я хочу разобраться кое в чем сама. Для себя.

– Зачем это вам?

– Допустим, простое любопытство. Писать об этом нельзя, но знать-то можно?

– Зачем вам знания, которые вы никогда не сможете применить? – спросил Малахов. В затылке кольнуло. – Ну хорошо, давайте поиграем в вопросы и ответы. Сначала задавайте вы, потом буду задавать я. Идет?

– Но уговор: полная искренность. Если не можете ответить, признайтесь честно, согласны?

Малахов посмотрел на часы. Сколько времени утекло зря с этой поездкой! А сколько еще утечет – неведомо. Возможно, он как раз сейчас позарез нужен в Конторе…

Но ЧПП говорит: сиди здесь, не рыпайся, сиди и никуда не уходи, Ольга тебе нужна, и ты должен быть с нею в хороших отношениях, а еще лучше – в близких…

Нет укола.

А конкретнее? Чисто дружеских отношений достаточно?

Укол.

Понял…

– Согласен, – сказал Малахов. – Начинайте.

– Можно вкратце обрисовать, чем занимается ваша Служба? Кроме расстановки санитарных кордонов, разумеется.

– Пожалуйста… – Малахов пожал плечами. – Общий микробиологический контроль, включая охрану объектов повышенной биоопасности. Социально-гигиенический мониторинг. Радиологический контроль и мониторинг – совместно со Службой охраны среды. Санитарно-химический контроль. Пограничный биоконтроль. Прогнозирование эпидемических вспышек и превентивные меры. Координирование деятельности ряда научных и лечебных центров. Еще кое-что по мелочам… – Паскудное дело о массовом суициде никак нельзя было отнести к мелочам, но об этом он промолчал. – Вообще-то для неспециалиста это довольно скучная тема… Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?

– Искренне?

– Ну разумеется…

– Тогда вот вам вопрос второй: за что вы нас так ненавидите?

Малахов приподнял одну бровь.

– Некорректно, Оля… «Нас» – это журналистскую братию, я вас правильно понял? А «вы» – это функционеры вообще или только я один? Вообще?.. Понятно. Спасибо и на том. Вы очень сильно ошибаетесь, Оля, функционер не может ненавидеть прессу, Нельзя ненавидеть то, что не приносит вреда, а, напротив, служит социальной терапии. Вот правительство многих из вас ненавидит, я полагаю, совершенно искренне и за дело. Президент, думаю, тоже. Не путайте чиновников с функционерами. Заметьте, я даже не спросил, записывается ли наш разговор. Мне все равно, а у вас при известной неосмотрительности могут быть неприятности. Лучше бы вам выключить запись, право слово.

– Она не включена. Я же сказала, что хочу разобраться сама… Надо ли ваши слова понимать так, что Службы стоят над правительством?

– Они не над и не под. Они – сбоку. Любая самая расчудесная демократия может существовать только благодаря каждодневному нарушению ее основных принципов, так уж получается. Далее: любая демократия, не нарастившая на себя стальной корсет, обречена опрокинуться от малейшего толчка. И если ее сменит всего лишь авторитаризм или олигархическая власть, это будет еще не самое страшное. Надо доказывать? Простите, Оля, не стану. И вообще это только мое личное мнение. Если исчезнет верховная власть, неподконтрольная животным прихотям толпы, на смену ей придет власть бандита с автоматом или – в лучшем случае – мы быстренько загадим планету так, что на ней станет невозможно жить. Если хотите, Службы существуют для того, чтобы обыватель мог играть в демократию сколько его душе угодно. Вы ведь не возмущаетесь тому, что детские садики обносят заборами?

– Подождите…

– Нет уж, вы подождите, пожалуйста. Вас ведь свобода волнует, я правильно понял? Найдите мне хоть одного свободного человека, кроме Робинзона, тогда и поговорим. Да и тому береговая линия мешала