поэтому я отправила твою мать в Майами, но — я оказалась в другой ситуации. Я отправила твою мать, потому что…

Джек крепче стиснул трубку телефона. У него появилось чувство, что она собирается сказать нечто такое, что могла доверить только автоответчику и что никогда не решилась бы высказать ему в лицо.

Голос Abuela упал до шепота, но Джек расслышал, как она сказала:

— Потому что мне было стыдно за нее. Она встретилась с этим мальчишкой и… — Она замолчала, как будто не могла заставить себя произнести слово «беременна» даже спустя столько лет. — И мне стало стыдно за нее.

Джек закрыл глаза и вслушивался в записанные машиной звуки ее причиняющего боль плача. Он никогда не видел, чтобы Abuela плакала, если не считать слез радости. Перед его мысленным взором возник ее образ, и, оттого что она страдает, у него заныло сердце.

Она пыталась взять себя в руки, но голос у нее дрожал по-прежнему.

— Я отослала Ану Марию прочь и сказала ей, что больше никогда не хочу ее видеть. Я не собиралась этого говорить. Клянусь, не собиралась и не хотела. Эти слова вырвались у меня помимо воли. Гордость заставила меня бросить их ей в лицо. Гордость может стать проклятием. Из гордости, или гордыни, я согрешила против Господа нашего и собственной дочери. А теперь… Господь покарал меня за это. Больше я ее никогда не видела.

Он слышал, как она всхлипывает, и глаза Джека наполнились слезами. В который уже раз его рождение — и смерть его матери — причиняли невыносимую боль тому, кого он любил.

— Теперь ты видишь, mi vida: в том, что она умерла, нет твоей вины. Во всем виновата только я.

Джеку хотелось обнять ее и встряхнуть одновременно. Никто не был виноват. Почему всегда нужно обвинять кого-либо?

Abuela собралась с силами и сказала:

— В общем, я хотела сказать тебе кое-что. Ты спрашивал о своем родственнике.

Джек попытался совладать со своими эмоциями. Abuela миновала стадию mea culpa, признания собственной вины. Бабушка собиралась поведать ему еще что-то. Она глубоко вздохнула и произнесла:

— Ты должен сделать это, пока будешь в Гаване. Пожалуйста, если ты получишь мое сообщение, сделай так, как я говорю. Поезжай на угол улиц Запата и Калле двенадцать. Ищи номер «Л» тридцать семь. Там ты найдешь ответы, которые тебе нужны. Прощай, mi vida. Я люблю тебя.

Джек стоял неподвижно, по-прежнему сжимая в руке трубку платного телефона.

— Я тоже люблю тебя, — вырвалось у него, хотя он знал, что она его не услышит.

— Вы уверены, что это то самое место? — спросил Джек у водителя такси.

— Да, — отозвался тот, — угол Запата и Калле двенадцать.

Джек выглянул в открытое окно. Он не сомневался в том, что водитель не ошибся, но окружающая обстановка сбивала его с толку. Они остановились на улице в районе Ведадо, коммерческом сердце Гаваны, неподалеку от того места, где Джек провел ночь как гость полковника Хименеса. Прямо перед ними высились железные ворота. Каменная стена протянулась вдоль всего квартала. Над входом висела вывеска, на которой дугой потемневшими от времени латунными буквами было выгравировано: «NECROPOLIS CRISTOBAL COLON» — «Некрополь Христофора Колумба».

— Но это же кладбище, — заметил Джек.

— Si, да. Кладбище Колумба.

— Я ищу номер «Л» тридцать семь, угол Запата и Калле двенадцать. Я полагаю, это дом или квартира.

— По этому адресу больше ничего нет. Вам лучше поговорить со смотрителем. Может быть, он сможет вам помочь.

Джек расплатился с водителем и ступил на тротуар. Дверь захлопнулась, и такси отъехало, влившись в поток движения. Джек повернулся и принялся внимательно рассматривать вход, ища объяснения происходящему. Abuela отправила его на кладбище. Л-37. Может быть, так обозначалось какое-нибудь здание. Может быть, у него были старший брат или сестра, которые работали или жили здесь. Но почему-то он в это не верил.

Нетвердыми шагами он направился к воротам, мелкий гравий хрустел под ногами. День выдался теплым и солнечным, и Джек щурился от солнца, пока не оказался в тени фикусов — огромных широколиственных деревьев, которые росли вдоль улиц в Вердадо, а их спутанные и длинные дыхательные воздушные корни свисали до самой земли, подобно карибским коротким косичкам-дредам. Он остановился у главного входа. До него доносились приглушенные звуки большого города: резкие гудки клаксонов, шум городского транспорта. Однако казалось, что они рассеиваются и затихают, когда он сквозь решетку всматривался в кладбище по другую сторону стены. Нельзя сказать, чтобы зелени было особенно много, но его поразили размеры места. Куда бы он ни посмотрел: направо, налево или прямо вперед — везде видел ряды мавзолеев, часовен, семейных склепов и надгробий. Джек решил, что это кладбище напоминает ему Манхэттен в миниатюре. Большинство мемориалов выглядели очень старыми, многие были возведены еще в девятнадцатом веке. На входе Джек приобрел карту-путеводитель, оставил небольшое денежное пожертвование и медленно прошел внутрь.

— Могу я вам помочь? — обратился к нему по-испански какой-то мужчина.

Джек остановился и поднял голову от карты. Перед ним стоял уже пожилой человек, одетый в комбинезон и бейсбольную кепку. Пышные усы не позволяли разглядеть очертания губ, а под мышками футболки полукружьями выступил пот. Заметив следы земли на коленях мужчины, Джек решил, что тот работает кем-то вроде землеустроителя.

— Я ищу кое-кого, — сказал он. — Собственно, мне нужен адрес.

Мужчина пытался разобрать испанский Джека, но, очевидно, его английский тоже был далек от совершенства.

— Адрес? — переспросил он.

— Да. Моя бабушка сказала мне, чтобы я нашел «Л» тридцать семь.

Джек протянул ему карту. Тот подошел поближе, бросил на нее быстрый взгляд и пояснил:

— Кладбище разделено на множестве разных прямоугольных секций. Буква обозначает район. Цифра указывает на точное место.

У Джека упало сердце: Л-37 явно не было зданием. Прощай надежда отыскать своего живого родственника.

— Вы не могли бы проводить меня туда, пожалуйста?

— Конечно, — согласился мужчина.

Джек последовал за ним по широкой дорожке, посыпанной мелким гравием. Они шли мимо бесчисленных могил, многие из которых были украшены фигурками ангелов, грифонов и херувимов. На нескольких надгробиях лежали свежие живые цветы, но наиболее впечатляющие брызги розового, оранжевого и других огненных цветов разлетались от зарослей бугенвиллии и гибискуса, посаженных много лет назад, скорее всего родственниками усопших, которые уже давно и сами обрели здесь приют. Наконец они подошли к могиле, которую покрывал ковер белых цветов — от бегоний и орхидей до дикого хмеля. На самой могиле и вокруг нее было множество букетов. Мужчина остановился, и Джек замер рядом с ним. Они молча смотрели, как молодая женщина положила букетик желтых цветов возле надгробия. Она перекрестилась, поднялась с колен и отошла в сторону. Потом, не поворачиваясь спиной к могиле, начала пятиться, что выглядело очень странно.

Мужчина прошептал:

— Это La Milagrosa.

Джеку понадобилась минута, чтобы понять, что мужчина имеет в виду Чудотворную Деву.