Горюнов почти всегда оказывался где-то с краю. Хургин всматривался в выражение лица мальчика, запечатленного на фотографиях, – взрослея год от года, он сохранял на лице неизменно сосредоточенное выражение.

– Алеша был бойким мальчиком? – спросил Хургин.

– Нет.

– А каким? Расскажите.

– Тихий. Весь в себе. Сторонился сверстников.

– Почему? Его не брали в компанию?

– Мне кажется, что он сам туда не рвался. Ему было лучше одному.

– Много читал? Любил книги?

– Ни да, ни нет.

– Как проводил время?

– Я, наверное, сейчас не вспомню. Он был очень незаметным. Не доставлял хлопот. Понимаете?

– И поэтому о нем нечего вспомнить?

– Да. У воспитателя нелегкая жизнь. Тридцать детей, причем это не обычные дети, не из семьи, а дети брошенные, с нарушенной психикой. С ними очень непросто, всегда много проблем. А Алеша был спокойный. И чем он занимался, я не всегда даже знала.

– С ним не было проблем?

– Ну, не то чтобы совсем не было.

– Значит, что-то случалось?

– Да. Были пару раз неприятные истории. Однажды он украл у своего товарища часы.

Хургин быстро взглянул на Большакова.

– Кто украл – это обнаружилось очень быстро, – продолжала женщина. – Было разбирательство.

– Чем закончилось дело?

– Пожурили его.

– Алешу?

– Да, Алешу. А что еще сделаешь? И часы-то были поломанные, как потом оказалось. Не в тюрьму же его за это сажать. Тем более с такой судьбой ребенок.

– А вы знали о его судьбе?

– Конечно. Его мать погибла в автокатастрофе, отца он не знал вовсе. У нас большинство детей было брошенных. Мать просто оставляет ребенка в роддоме – и все. А у Алеши не было совсем никого. И поэтому его было особенно жалко.

– Родственников, значит, не было? – уточнил Хургин.

– Кто-то был, наверное. Один раз даже приезжала женщина, назвалась его теткой.

– Что вы о ней знаете? – быстро спросил Большаков.

– Ничего.

– Может, и не родственница вовсе?

– Я все-таки думаю, что родственница. Она показывала документы, и там фамилия стояла – Горюнова, как у Алеши. Это я точно помню.

– Откуда она приезжала?

– Ой, этого я не скажу, – пожала плечами Татьяна Тимофеевна. – Какой-то город… – Она задумалась. – Вот эта республика, на Севере, возле Финляндии… Она оттуда была.

– Карелия?

– А какая там столица?

– В Карелии?

– Да, в Карелии. Как их столица называется?

– Петрозаводск.

– Нет, – покачала с сомнением головой Татьяна Тимофеевна, – не то. Что еще там есть, на Севере?

– Республика Коми. Город Сыктывкар.

– Вот! – женщина хлопнула ладонью по крышке стола. – Точно! Из Сыктывкара она приезжала.

– Вы с ней разговаривали?

– Да. Если честно, я надеялась, что она заберет Алешу к себе. В семье ребенку лучше.

– Но она не сделала этого?

– Она и не собиралась, как выяснилось. Провела с ним полдня и уехала. Больше не приезжала никогда.

– А письма писала?

– Нет.

– Ни одного?

– Ни одного.

– Вы в этом уверены?

– Конечно. Все письма приходят на адрес детского дома, и только потом воспитатель отдает письмо ребенку. Я ожидала, что эта женщина напишет Алеше, но писем не было. Это я хорошо помню.

Хургин взглянул на Большакова. Тот пожал плечами, негромко сказал:

– Найдем ее. Горюнова из Сыктывкара. Это проще простого.

– А вы, извиняюсь, кто будете? – спросила Татьяна Тимофеевна.

– А дальше-то что было? – поинтересовался Большаков, демонстративно игнорируя заданный женщиной вопрос.

– Когда – дальше?

– Закончилась детдомовская жизнь Алексея. А дальше что?

– Он пошел в армию.

– Где служил?

– Не знаю.

– Не знаете? – удивился Большаков.

– Нет.

– Он разве не писал писем?

– Нет.

– И после армии – тоже?

– Да.

– Вы что-нибудь о нем слышали? – осторожно осведомился Хургин.

– Нет.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Это обычное дело? Всегда так бывает – уходят из детдома и больше сюда ни ногой?

– Я бы не сказала. И письма пишут, и приезжают. Хотя бы первое время. А от Алеши – ничего.

– Пропал, – сказал понимающе Хургин.

– Да, вроде того.

Татьяна Тимофеевна даже вздохнула.

– А почему, как вы думаете?

– Не знаю.

– Может, с ним что-то случилось? – подсказал Хургин.

Женщина на мгновение задумалась.

– Не знаю, – повторила после паузы. – Хотя для меня, если честно, в этом нет ничего странного.

– В чем вы не видите странности?

– В том, что Алеша так никогда больше не объявлялся. Он все время был сам по себе. Понимаете? Он жил здесь, но это не был его дом.

– А где был его дом? Что было ему дорого?

Татьяна Тимофеевна покачала головой:

– Он всегда был один. Ни к кому не привязывался. Никогда.