– Не надо, Игорь Андреевич, – опять произнес Коля. – Все нормально уже. Все хорошо.

– Все очень плохо, Коля, – сказал хриплым голосом Большаков и устало закрыл глаза.

Ему сейчас было очень страшно, только он не мог в этом никому признаться. Даже самому себе.

Хургин приехал в управление вечером. Что-то здесь изменилось, как он понял, – ему долго не выписывали пропуск, и даже разговор по телефону с Большаковым поначалу ничего не дал. Тот ссылался на занятость, явно уклоняясь от встречи, и в голосе собеседника Хургин улавливал тщательно сдерживаемое раздражение.

– У меня важные сведения, – настаивал Хургин. – Есть кое-какие соображения.

Он ожидал, что Большаков что-то ему на это ответит, а слышал в телефонной трубке одну лишь тишину.

Переговоры продолжались долгие десять минут, и наконец Большаков сдался. Позвонил в отдел пропусков, и Хургин смог пройти в управление.

Большаков был в своем кабинете один. Не поднялся из-за стола, когда вошел Хургин, лишь взглянул мрачно исподлобья и коротко кивнул.

– Я хотел узнать о ночном происшествии, – сказал Хургин. – Об этом сне. Удалось что-нибудь узнать?

Вместо ответа Большаков извлек из стола небольшой конверт и высыпал на стол пачку фотографий. Убитая женщина была сфотографирована в разных ракурсах.

– Значит, все правда? – спросил, бледнея на глазах, Хургин.

– Да. Убита прошлой ночью. Три ножевых ранения.

Большаков выглядел уставшим и старым.

– Как Козлов?

– А? – поднял глаза Большаков.

– Что с Козловым, я спрашиваю.

– Под присмотром врачей.

– Плох? – сказал понимающе Хургин.

– Да.

Большаков сгреб фотографии в конверт, конверт спрятал в сейф.

– Его эти истории окончательно доконают, – сказал Хургин.

– Вы мне хотели что-то сказать, – напомнил Большаков.

Он не мог говорить о Козлове спокойно.

– Теперь уже окончательно понятно, что это не он, – сказал Хургин. – То есть он лично в этом не участвует. Но как-то связан с происходящим.

– Интересная мысль, – признался Большаков. – Как это она раньше мне в голову не приходила?

Произнесено все было очень спокойно и деловито, но Хургин уловил тщательно скрытую издевку. Он сделал вид, что не обиделся.

– Вольский, научный руководитель Козлова, предположил, что есть какой-то фактор, внешняя сила, воздействующая на Олега. Причем, по его мысли, эта сила может быть вовсе не материальной.

– Дух, – предположил Большаков. – Телепатия. Обычное дело. Я и сам этим иногда балуюсь.

– Вы напрасно иронизируете.

– Я не иронизирую! – неожиданно взорвался Большаков. – Мне вовсе не до шуток сейчас! У меня каждую неделю по нераскрытому убийству прибавляется из-за этой сволочи.

Он даже побагровел – так сильно кричал. Он был готов сейчас выставить доктора за дверь.

– Вам в это трудно поверить, но Вольский, по-моему, прав, – торопливо заговорил Хургин. – Это единственный способ для нас – проверить, что подобное действительно существует.

– Что существует? – крикнул Большаков. – Телепатия?

– Я не говорю сейчас о телепатии. Просто внешнее воздействие. Я много нового узнал о Козлове. Вы знаете, что он очень восприимчив? Впечатлительный, у него все на эмоциях. Понимаете? Не от разума идет, а от чувств. И это означает – что?

– Что? – зло спросил Большаков.

– Он способен впитывать информацию, чувства, да что угодно. Он как чувствительное принимающее устройство. Что-то подобное и вы испытываете, наверное…

Большаков при этих словах дернул головой, будто его пронзило током. Хургин заметил это и добавил успокаивающе:

– Ну не совсем именно так вы все чувствовали. Не так отчетливо, грубее. Но все равно похоже. Я поясню. Вот вы заходите в помещение, где много людей собралось. Они, эти люди, к вам относятся негативно. Не любят вас за что-то. И вот когда вы вошли, они все разом оборачиваются и смотрят на вас, но никто ни слова не произносит. Просто смотрят – и все. А вы недоброжелательную атмосферу все равно чувствуете. Она будто в воздухе разлита. Ну, бывало такое с вами? А?

Большаков мрачно молчал.

– И под этими их недоброжелательными взглядами вам так неуютно становится, так плохо, что даже дыхание перехватывает. Ведь испытывали такое? Правда?

– Ну, допустим, – процедил сквозь зубы Большаков.

– Вот видите! – торжествующе произнес Хургин. – Ведь никто из присутствующих и слова не промолвил, а вы ощутили эту недоброжелательность. Она вошла в вас, вы ее ощутили в себе. То же самое происходит с Козловым.

И опять Большаков вздохнул. Одно упоминание о Козлове выводило его из себя.

– Хорошо, допустим, – сказал он после долгой паузы. – И что дальше?

– Надо искать!

– Что искать?

– Причину происходящего с Козловым!

– И вы думаете, найдете эту причину?

– Надеюсь.

– А она есть?

– Есть, – твердо сказал Хургин. – Я за последнее время разговаривал со многими людьми, знавшими Козлова. Такие, знаете, беседы – иногда просто ни о чем. И вот постепенно складывается картина. Каждый разговор – будто часть мозаики, я эту мозаику составляю, составляю, и вдруг получается картина, портрет. Я в этот портрет всматриваюсь и вижу, что уже близок к разгадке. Что-то было во всех этих разговорах такое, что способно нам открыть глаза на происходящее.

– И что же это?

– Не знаю, – пожал плечами Хургин.

Он даже в первый момент смутился, но почти сразу горячо заговорил:

– Что-то было! Уверен! Я сейчас все эти разговоры перебираю в памяти и вижу, что где-то прошел мимо разгадки! Что-то такое в разговоре промелькнуло, чему я не придал значения или не так истолковал, но я был близок к этому, совсем рядом прошел.

– Будете искать?

– Да.

– Желаю удачи.

Опять в голосе собеседника Хургин услышал издевку. И, наконец-то обидевшись, доктор сказал упрямо:

– Да, буду искать!

– И вы даже знаете, где надо искать? – изобразил интерес Большаков.

– Где-то совсем в недавнем времени. Месяца три назад, не больше. Что-то тогда в его жизни произошло.

– Что же именно?

– Не знаю. И допускаю, что и сам Козлов этого не знает. Надо еще по его окружению пройтись. Кто-то рядом с ним должен быть. Тот, кто на него воздействует.

– Это конкретный человек? Или дух? – позволил себе улыбнуться Большаков.