комедию разыграл. Сидел в зале суда с отсутствующим видом, будто его происходящее не касается. Не помню, мол, ничего, память отшибло – и спроса с меня нет. Но его на чистую воду быстро вывели.

– Каким образом?

– Посадили в просмотровом зале одного и стали ему кинохронику крутить. Вот он парад принимает, вот с Гитлером о чем-то беседует. В общем, его прежняя жизнь, где он был в силе. Приятные воспоминания, он даже прослезился, смотрел с улыбкой умиления на себя прежнего. А его тем временем снимали скрытой камерой. Пленка потом и послужила доказательством, что он все помнит, ничего не забыл.

– Ловко! – сказал Большаков. – Но с этим сложнее все.

– Почему?

– Он не говорит, что у него память отшибло. Наоборот, все помнит. Но утверждает, что видит все во сне. Этакое раздвоение личности.

– А может, и вправду он что-то такое во сне видел?

– Ну что вы, в самом деле, – поморщился Большаков. – Его девушка опознала, на которую он напал. Картина абсолютно ясная.

– Хорошо, я посмотрю на него, – согласился Хургин.

– Когда мы сможем это сделать?

– Завтра, например.

– Но только в первой половине дня.

– Как скажете… А как он вам самому показался? – неожиданно спросил Хургин.

– Кто?

– Убийца.

– Нормальный парень. Аспирант.

– Аспирант? – изумился Хургин.

– Да. Филолог.

– Ну надо же. Мир перевернулся. Чеховы и Толстые взяли кистени и вышли на большую дорогу. Что с тобой, Русь? Чего ради он убивал, кстати?

– Из-за денег. Банальные грабежи.

– Я совсем перестал понимать жизнь, – признался Хургин. – Иногда хочется заснуть и не просыпаться.

В Козлове была какая-то заторможенность. Он вошел медленно в кабинет, так же медленно преодолел расстояние от двери до стула.

Хургин сидел в углу и внимательно рассматривал вошедшего. Козлов бросил на незнакомого ему человека быстрый взгляд и тут же опустил глаза.

– Побеседуем, – предложил Большаков.

Он брал инициативу на себя, и Хургин мог наблюдать за Козловым в естественной обстановке.

– В прошлый раз мы остановились на твоих снах. Я так и не понял: ты в подробностях все видишь?

– Да.

– Всю обстановку в квартире, отдельные предметы?

– Да.

Каждый раз Козлов, прежде чем ответить, выдерживал паузу. Казалось, что даже самый простой ответ дается ему нелегко. Не то чтобы он раздумывал, как ему выгоднее было ответить, а просто не знал, что сказать, выискивал где-то в глубинах памяти вот это простое слово «да».

– И себя тоже видишь?

– Где?

– В своих снах?

– Нет.

– А откуда же ты знаешь, что это ты? – удивился Большаков.

Этот вопрос совершенно поверг в уныние Козлова. Он долго раздумывал, явно не зная, что ответить.

– Просто знаю, что это я, – ответил он мрачно.

– Подруга твоя, Ольшанская, показывает, что ты среди ночи вскочил, якобы увидев во сне убийство. Было такое?

– Было.

– А дальше что?

– Когда это – дальше?

– Ты ведь опять потом заснул. Заснул?

– Да.

– А продолжение сна видел?

– Нет.

– А что ты видел?

– Я видел…

Козлов едва начал фразу и тут же ее оборвал. Сидел на стуле, сжавшись в комок, будто хотел стать еще меньше, чем был на самом деле.

– Ну! – нетерпеливо произнес Большаков.

– Я не помню, о чем мы с вами говорили, – сказал Козлов.

– Когда говорили?

– Только что. Мысли оборвались. Какая-то пустота в голове.

Большаков бросил красноречивый взгляд на притаившегося в углу доктора – каково, мол? Потом сказал, демонстрируя ангельское терпение:

– Мы говорили о твоих снах. Ты в них видел все подробности происходящего. Но если тебя будили неожиданно…

Козлов вдруг закрыл лицо руками и замотал головой:

– Я нить разговора теряю. Вот слушаю вас сейчас и не могу за словами уследить.

– Скажите, а как вы общаетесь со своими близкими? – неожиданно подключился к разговору до сих пор безмолвный Хургин.

Козлов медленно обернулся и посмотрел на доктора.

– Вы женаты? – спросил Хургин.

– Нет.

– У вас есть близкие друзья?

– Нет.

– Ну хоть кто-нибудь, с кем вы встречаетесь достаточно часто?

– Вольский.

– Это кто?

– Профессор. Мой научный руководитель.

– Вы ему симпатизируете?

– Да.

– И у вас хорошие отношения?

– Не совсем.

– Почему?

– Из-за моей диссертации, наверное.

– А что такое с вашей диссертацией?

– У меня пропал интерес к работе.

– Апатия, да? Ничего не хочется делать?

– Да.

– И начались конфликты с этим вашим профессором, – сказал понимающе Хургин.

– Да.

– Давно?

– Нет, не очень.