– Стреляли двое – я и Кирьян, Тосик стоял на шухере. А взяли меня одного. Я их не сдал – ни Тосика, ни Кирьяна, мне – вышка, а они сухие вышли. Теперь вот Кирьян и сам в кооператоры пошел, а я между небом и землей, и ко всему прочему мать безумная на руках.

Он вдруг заплакал. Посреди улицы стоял мужчина почти двухметрового роста и совсем по-детски размазывал по щекам слезы – ребенок ребенком. Он был безутешен сейчас. И еще не знал, что сегодняшним вечером друг детства Кирьян придет его убивать.

Они вернулись в дом. На кровати с безучастным видом лежала мать. Полина была задумчива и печальна.

– Что? – спросил Ползунов, не выдержав. – Плохо стало?

– От чего?

– От того, что я рассказал тебе.

Она подумала, пожала плечами:

– Я уже давно ничего хорошего вокруг себя не вижу. С тех пор, как родители погибли.

– А что с ними случилось?

– Их убили в Бендерах. Когда там война началась, помнишь?

Вдруг до нее дошло, что с этим Ползуновым какие-то вещи странные происходили, и он не помнит ничего.

– Погибли они, словом. Я одна осталась, к кому приткнуться – не знаю, а тут Даруев. В форме, с автоматом, настоящий защитник. Он меня в Москву и забрал, когда бои там закончились. От жены на базе прятал, а она ему все равно мешала, и он ее убил.

Ползунов повернул голову:

– Убил?

– Убил, – подтвердила Полина. – Мне сказал, что жена от него ушла, уехала к дальним родственникам в Сибирь, и дружкам своим то же самое говорил, я слышала, но все врал.

– Почему ты так думаешь?

– Когда с человеком живешь, видишь то, чего другие не видят. Да он и сам один раз сорвался и почти выдал себя. Мы с ним последнее время собачились часто, я его уже видеть не могла, а он бешеный, понимаешь, когда что-то не по его. Ну и ударил меня раз по лицу, я со злости не сдержалась и говорю: «Попробуй тронь еще хоть раз, я тебе не та, первая жена, с которой ты что хотел, то и делал». А он мне знаешь, что на это сказал?

Повернула голову и посмотрела Ползунову в глаза.

– Что он тебе сказал? – спросил Ползунов.

– «Еще раз пикнешь, отправишься вслед за ней». Теперь тебе ясно?

– А кто это Даруев?

Во взгляде Полины плеснулось недоумение.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь Даруева?

Приблизила свое лицо и вглядывалась внимательно и неверяще.

– Не знаю, – признался Ползунов.

– Ты базу помнишь?

– Какую?

– Откуда мы с тобой сбежали? Ведь ты там с девяностого года был.

– Я не помню.

– Брось! – отмахнулась Полина. – Ты сам мне говорил об этом. Я еще удивилась, потому что не видела тебя прежде.

– Я не помню, – повторил Ползунов.

– А что ты помнишь? Детство? Родителей? Школу?

– Да.

– Все это помнишь? – уточнила Полина.

И опять Ползунов повторил:

– Да.

– В армии ты служил?

– Служил.

– А после?

– Вернулся домой.

– Домой – это сюда?

– Да.

– А потом?

– Потом – суд.

– За убийства эти?

Ползунов нисколько не изменился в лице:

– Да.

– А дальше что было? После суда?

– Ждал.

– Чего?

– Исполнения приговора. У меня ведь вышка, я тебе говорил.

– Но тебя не расстреляли. Ты оказался на базе.

– На какой базе?

– Учебный центр ФСБ. Раньше называлось КГБ.

– Этого я не помню.

– Что ты не помнишь? КГБ?

Ползунов усмехнулся:

– КГБ я помню. Не помню, что на базе оказался.

– Но ты ведь был там! – воскликнула Полина. – Потому что бежал вместе со мной!

– Не помню. Какой-то провал, полный мрак.

– Они что-то делали с тобой.

– Кто – они?

– Даруев и его люди. Эксперименты ставили, что ли?

Полина повела головой, будто у нее заболела шея.

– Как я ненавижу его!

– Кого? – не понял Ползунов.

– Муженька своего, Даруева. Лысый, потный, мерзкий.

Ползунов вздохнул.

– Знаешь, тебе лучше будет уехать, – сказал он.

Полина вскинула голову:

– Нет!

– Почему? – удивился Ползунов.

– Я не поеду никуда!

А в глазах были растерянность и непонимание. Как у собаки, которую бросил хозяин.

– Я тоже мерзкий, – сказал Ползунов, и не понять было, всерьез говорит или шутит. – Как тот твой самец. И бить тебя буду. Я баб вообще за людей не считаю.

Не шутил. Теперь это по глазам было видно.

– А надоест – вышвырну как собаку. Так что лучше сразу уходи.

Полина опустила голову. Долго стояла так. Ползунову в конце концов надоело быть свидетелем ее скорби, он сказал недружелюбно: «Ну хватит!» – и поднял подбородок Полины резким и грубым движением руки. Полина, оказывается, плакала.

– К чему этот траур? – все так же недружелюбно осведомился Ползунов.

– Не гони меня! – прошептала Полина и отвернулась. – Мне некуда идти, пойми.

Ползунов вздохнул.