А его все нет – Рябова-то. Исчез. И ничего после себя не оставил. Только две фамилии – и те вымышленные.

Разговаривал будто сам с собой, но вот повернулся к Морозову:

– Загадка для вас, доктор… – Подумал, поправился: – Для всех нас, точнее, загадка. Откуда может взяться человек, которому дадут новую биографию, новое имя, а о нем прежнем, о том, кем он когда-то был, еще до превращения, никто и не вспомнит? Он исчез, и никто этим не обеспокоится.

– Может, его просто похитили? Ежегодно уходят из дома и не возвращаются десятки тысяч людей. Десятки тысяч! И никаких следов. Так, может, он один из них!

– Допустим, – задумчиво сказал Бородин. – Но все-таки это хлопотно. Кто-то из родственников у него все равно должен быть, значит – заявление в милицию и поиски. Не слишком чистый вариант, гэбэ так не работает.

– А может, было официальное свидетельство о смерти? Предположим, его помещают в больницу под предлогом срочной операции, а потом сообщают родственникам, что он прямо на операционном столе умер. А на самом деле он жив.

– Нет, не годится.

– Почему? – удивился Морозов.

– Труп должны выдать родственникам.

– А-а, черт! – сказал Морозов с такой досадой, будто опечалился, что трупы обязательно выдаются родственникам для захоронения.

И тут же он в лице изменился, потер лихорадочно подбородок, сказал:

– А если труп не выдают? А? Бывает такое!

– Разве?

– Ну да! – сказал Морозов уже убежденно. – Трупы казненных не выдают родственникам! Никогда! Вот он, тот самый случай! Даруев сегодня сказал, что этот псевдо-Рябов свое мастерство когда-то оттачивал на «куклах» – приговоренных к смерти. Он их убивал в рукопашном бою, опыта набирался. Так вот он, Рябов, – точно такая же «кукла»! Его за что-то приговорили к смерти, но не казнили, хотя родственникам о казни сообщили. У него просто отняли память. И появился Рябов. Понимаете? Того, прежнего, человека уже нет. Своеобразный метод казни. А есть Рябов. А потом – Митяев. Вот она, ниточка! Надо искать!

– Где?

– В судах! В приговорах! Поднять смертные приговоры по всей стране. Это где-то восемьдесят девятый или девяностый годы!

Бородин торопливо набрал номер на радиотелефоне. Его пальцы подрагивали, и Морозов это заметил.

– Виталий Борисович? – сказал Бородин в трубку. – Это я. Интересная версия возникла, где Рябова искать.

Объяснил в двух словах. Закончив разговор, обернулся к Морозову.

– Мне почему-то кажется, что вы правы, – задумчиво произнес.

Морозов действительно не ошибся. Поздним вечером того же дня Бородину позвонил Виталий Борисович.

– Мы его вычислили! – сказал он, не в силах сдержать торжества. – Ползунов Георгий Иванович. В декабре восемьдесят девятого года городским судом города Свердловска приговорен к смертной казни. В его деле есть запись – приговор приведен в исполнение восемнадцатого марта девяностого года в городе Москве. Его в Москву вывезли! Ты понимаешь? Все сходится!

Ползунов здесь чувствовал себя уверенно. Едва вышел из вагона, взял Полину за руку и потянул за собой.

– Вот здесь, через рельсы, – сказал. – А там я тебя выведу куда надо.

Он явно сторонился людных мест.

– Здесь-то можно ничего не бояться, – засмеялась Полина. – Чего это ты такой сумрачный?

– Здесь как раз и надо бояться.

Он так это серьезно произнес, что Полина согнала с лица улыбку.

– Я от мужа сбежала. Его боюсь. А ты чего боишься… Жора?

Никак не могла привыкнуть к его новому имени. Дима – как раньше – казалось ей более звучно. Он остановился и заглянул ей в глаза, но ничего не ответил.

Потом они ехали в автобусе. Ползунов старательно отворачивал некрасивое, в шрамах, лицо, но люди все равно косились – те, кто успел заметить шрамы.

– Паскудство какое! – сказал зло Ползунов, когда вышли из автобуса. – Первый же мент меня заберет.

Здесь был частный сектор и людей – почти никого. Сначала шли по улице – широкой и асфальтированной, потом свернули в переулок и, пройдя метров сто, оказались на территории детского сада. Ползунов увлек Полину за собой, подвел к забору, от улицы их укрывали кусты и частокол забора. Раздвинул ветви, показал вперед:

– Дом вон видишь?

Вдруг почему-то закашлялся, и голос его прервался.

– Который дом? – спросила Полина. – Их здесь целая улица, этих домов.

– Где забор зеленый. Видишь? Там еще яблоня.

– Да, вижу.

– Ты пойдешь сейчас туда. Там старушка живет, Мария Нефедовна, скажешь, что от Гриши весточка.

– От Гриши – это от тебя, что ли? То ты Жора, то ты Гриша.

– Она меня всегда так называла.

И опять его голос дрогнул. Полина заглянула ему в глаза и спросила неожиданно тихо:

– Кто она тебе?

– Мать.

Вот почему его голос прерывался.

– Вместе пойдем, – предложила Полина.

– Нет, я не могу.

– Почему?

Он подумал, стоит ли говорить. Пояснил после раздумий:

– Там проверить надо, все ли чисто. Зайди, осмотрись. Чтобы не было никого, только мать. А я тебя здесь подожду.

Полина осторожно тронула ладонью его волосы. Жест был добрый и тревожный одновременно.

– Что происходит? – спросила. – Ты боишься чего-то?

– Потом объясню. – Ползунов отвернулся. – Иди.

Он наблюдал, как Полина перешла улицу, толкнула калитку и скрылась во дворе. Ее долго не было, так показалось Ползунову, и он уже было решил уходить, как вдруг калитка открылась, выглянула Полина и махнула призывно рукой. Ползунов выждал еще немного и вышел из укрытия.

Двор зарос травой. Немытые молочные бутылки грудой лежали у крыльца. Собачья будка была пуста, и краска на ней облупилась. Здесь царило запустение. Все это в мгновение отпечаталось в сознании Ползунова. Он повернулся к Полине, закрывавшей за ним калитку, спросил коротко:

– Ну?

– Она там, в доме…

Хотела еще что-то сказать, но не успела.

– Одна? – быстро спросил Ползунов.

– Да…

И опять не успела ничего больше сказать. Ползунов стремительно пересек двор, вбежал в дом. Мать сидела в комнате на стуле, сложив руки на коленях, и рассматривала что-то на стене. Так была занята, что даже не повернула головы, когда Ползунов вошел, только спросила, все так же вполоборота сидя:

– Это ты, дочка?