Григорьев тем временем сел в машину, завел двигатель.

Он еще не знал, что место его казни уже определено.

Кирилл собирался в дорогу долго и бестолково. Полдня просидел над чистым листом бумаги, а когда Анна наконец поинтересовалась, чем он занят, Кирилл развел руками:

– Хотел написать отчет о своей работе. В Москве, наверное, потребуют.

– Получается? – заглянула через плечо Анна.

– Нет.

Весь лист был испещрен чертиками и пальмами. Анна засмеялась:

– Да, с таким отчетом тебе делать в Москве нечего. В миг уволят.

Кирилл посерел лицом при таких словах, и Анна оборвала смех, сказала примирительно:

– Ты не ломай сейчас голову над этим. Приедешь – там объяснят, что от тебя требуется.

Кирилл с готовностью отодвинул бумагу в сторону. Так-то лучше – ему пусть задают вопросы, а он будет отвечать.

Вещи он складывал неторопливо и тщательно, но все получалось не то, и в конце концов Анна, вздохнув, отстранила Кирилла от чемодана, вывалила сложенные им вещи, рассортировала их. Кирилл безропотно следил за происходящим.

К вечеру он исчез, вернулся через час с целой сумкой кокосовых орехов. Попытка переложить орехи в чемодан была пресечена Анной.

– Что это ты надумал? – осведомилась она, выкладывая орехи из чемодана.

– Гостинцы.

– Кому?

– Кому-нибудь там, в Москве…

Анна вздохнула:

– Их там полно, Кирилл. И нет никакого смысла тащить такие гостинцы через половину земного шара.

Она в очередной раз подумала, как нелегко придется Кириллу в Москве, и потратила два или три часа на то, чтобы рассказать ему о современной московской жизни. Анна делала это регулярно, изо дня в день, но по глазам видела – не все Кирилл может постичь, это невозможно просто выучить, зазубрить, это нужно прожить.

В ожидании скорого расставания они были тихи и печальны. Кирилла тяготило неясное будущее, а Анна печалилась от мысли о том, что ей предстоит остаться одной.

Катер за Кириллом пришел утром, Анна первой услышала звук движка и сказала дрогнувшим голосом:

– Кажется, катер.

Кирилл сразу как-то засуетился, хотя все было готово к отъезду и вещи сложены.

С катером, кроме двух африканцев, прибыл посольский работник. Он был молод и бодр. Сойдя с катера, пожал руку Кириллу и Анне, сказал, белозубо улыбаясь:

– Что за чудесное местечко здесь у вас! Рай!

С океана набегал легкий ветерок. Ослепительно белый песок пляжа, пальмы и синее-синее небо. Действительно, рай.

Чтобы оттянуть минуту отъезда, гостя пригласили отобедать. Кирилл был молчалив и задумчив, Анна хлопотала у стола и украдкой вздыхала. Одному только гостю было хорошо и весело, он повсюду совал свой нос, и ему здесь, похоже, нравилось все больше и больше, и в конце концов он даже пообещал:

– Я переберусь к вам, ребята. Честное слово, там, в посольстве – не жизнь. А годы идут, идут, – он на мгновение опечалился, – и прожить эти годы надо так, чтобы не было мучительно больно…

У него, наверное, было славное комсомольское прошлое.

И даже у него испортилось настроение. То ли общая атмосфера подействовала, то ли еще что, но к катеру он уже вышел без улыбки и даже как будто хмурым. Хмуро проследил, как прощаются Кирилл с Анной, так же хмуро махнул рукой, давая команду африканцам отчаливать.

Когда катер отошел от берега, Кирилл не сдержался и суматошно замахал руками, прощаясь то ли с Анной, то ли с островом. И Анна помахала в ответ.

Кирилл молчал всю дорогу до порта, и в самой столице, где его определили в гостиницу, был печален и неразговорчив.

Утром он улетел в Москву рейсом российской авиакомпании. Почти все пассажиры были русские, и столько родной речи вокруг себя Кирилл не слышал уже давно, но даже это его нисколько не отвлекало. Стюардесса принесла яркие буклеты. Кирилл раскрыл один и увидел фото – песок, пальмы. Как воспоминание об отобранном у него острове. Это было совсем уже невыносимо, и он закрыл буклет.

В Москве была вторая половина дня, когда самолет приземлился в аэропорту. Кирилл, очутившись в зале, растерялся от людского круговорота, но в следующий миг, словно добрый гном, из толпы встречающих вынырнул невысокий лысоватый мужичок в мятой, но чистой рубашке, и коротко осведомился:

– Митяев? Кирилл?

– Да! – выпалил Кирилл, обрадовавшись тому, что он не одинок здесь, не брошен.

Мужичок подхватил его под руку, увлек за собой.

– Геннадий Константинович Даруев, – отрекомендовался он, не оборачиваясь и уверенно прокладывая дорогу в толпе. – А я вас сразу узнал, Кирилл.

Обернулся и весело подмигнул.

– Давай на «ты», а?

– Давай, – легко согласился Кирилл. – А как же вы… а как же ты меня узнал?

– По фотографии. Представляешь, Мне говорят: поезжай, встретишь в аэропорту Митяева. А я отвечаю: как же я встречу его, мол, если в лицо не знаю? Ну, они сразу твое личное дело нашли; мне карточку показали – вот он, Митяев – ты то есть.

Он даже засмеялся. Наверное, радовался тому, что так удачно все получилось.

Вышли к автомобильной стоянке. У Даруева был старенький обшарпанный «жигуленок» одного из первых выпусков.

– Извини, что на такой колымаге тебя встречаю, – развел руками Даруев. – Времена сейчас такие, брат, что новую машину не купишь.

Кирилл повел взглядом по сторонам. Прилично выглядевших машин было много. И что его еще удивило – обилие иномарок. Даруев перехватил его взгляд, все понял, засмеялся:

– Нет, в целом все нормально, – и хлопнул Кирилла по плечу. – Люди живут, страна богатеет. Только это не про нас. Мы, метеорологи, скоро по миру пойдем.

Выехали на шоссе. За окном мелькали огромные яркие рекламные щиты. Кирилл всматривался в них с напряженным вниманием.

– Не узнаешь родную землю? – хихикнул Даруев. – Ты с какого года не был здесь?

– С девяносто первого.

– Да, брат, жизнь за это время сильно изменилась.

Покачал головой.

– Ты поближе ко мне держись, пока не привыкнешь. Иначе крыша поедет.

– Что поедет? – не понял Кирилл.

– Мозги, говорю, набекрень будут.

– А-а, понятно.

– Все другое, Кирилл. Улицы, люди, магазины, телевидение, цены…

– Мне Анна рассказывала.

– Анна? Это новенькая, что ли?

– Да.

– Как там она, кстати?

– Ничего.

– Скучает?

– О чем?