об этом не сказали. А тогда мне просто показалось, что это некий общеобразовательный интерес, потому что его интересовало не что-то конкретное, а буквально все подряд. Он будто напитывался атмосферой той эпохи. Ему было интересно буквально все. Много вопросов задавали. И он, и его спутник.

– Какой спутник? – встрепенулся я.

– Их было двое. Отец и сын. Молодой красивый человек. Хотя вы правы, я теперь думаю. Возможно, в них действительно течет дворянская кровь. Его сын такой роскошный красавец, – Дворжецкий посмотрел куда-то в стену, уносясь мыслями далеко-далеко из этой комнаты, где сейчас царил полумрак. – Его действительно можно представить себе дерущимся на дуэли. Белая рубаха, шляпа… Скорее не из нашей жизни даже. Мушкетер, – предположил он.

Меня будто сильно ударили. Приложили так, что я просто обомлел.

Я выложил на стол еще одну фотографию. Там был Ростопчин. Я не верил в успех, а сделал это от растерянности.

И тут Арсений Арсеньевич сказал:

– Да, это он.

Буднично сказал. Как о чем-то само собой разумеющемся. Потому что он не знал, не представлял себе даже, что этого просто не может быть. Я, по крайней мере, в подобное не верил. Прежде мне такое даже в голову не могло прийти, и сейчас я не мог поверить.

– Вот эти двое – отец и сын? – уточнил я.

– Да.

– Этот молодой человек, – ткнул я пальцем в фотографию, – носит фамилию Ростопчин.

– Вы не шутите? – растерялся Арсений Арсеньевич.

Если бы я шутил!

А вечером того же дня мне позвонил подполковник Кузубов. Он вежливо осведомился, как мои дела, спросил, не занят ли я на съемках очередного розыгрыша, и только после этого сказал о том, ради чего он, собственно, и позвонил.

– Мне нужна ваша помощь, Евгений Иванович, – сказал он.

– Всегда готов! – ответил я.

– Завтра утром сможете к нам подъехать?

– Разумеется. А что случилось?

– Ничего, – поспешил он меня успокоить. – Это касается одного из жителей Воронцова, он живет как раз по соседству с вашей сотрудницей. Андрей Михайлович его зовут. Вам это имя знакомо?

Мое сердце взбесилось и решило, кажется, выпрыгнуть из моей груди.

– Да, – с усилием выдавил я из себя.

– Вот и хорошо, – оценил подполковник, ничего не уловив в моих интонациях. – Так я завтра вас жду.

До завтрашнего дня я сойду с ума.

– Я могу приехать сегодня.

– Такая спешка ни к чему, – сказал Борис Никифорович.

Кажется, мой энтузиазм несколько его озадачил.

– Я сегодня свободен, – упорствовал я. – И с удовольствием с вами встречусь.

Он явно затруднялся с ответом. Я помог ему определиться.

– А завтра у меня весь день забит, – сказал я, почти не покривив душой, потому что наша работа – это настоящий сумасшедший дом.

Кто работает на телевидении, тот это знает.

– Хорошо, приезжайте, – решился Кузубов. – Я буду вас ждать.

И я помчался к нему.

Я въехал в этот тихий городок, когда вечерние сумерки уже поглотили очертания домов и улицы казались пустынными. Мало где горели фонари. Сонное царство, не иначе.

Первые проявления здешней общественной жизни я обнаружил только в местном отделе милиции. Там оформляли протоколы на двух пьяных мужичков. Один из них был пьян настолько, что засыпал и ронял голову на грудь, от этого движения просыпался, вскидывал голову, таращился секунду в пространство перед собой, где явно ничего не видел, и тут же снова засыпал. А второй попался буйный, он громко кричал на составлявшего протокол младшего лейтенанта:

– Федька! Твой папашка пил еще поболе меня! Помнишь, как он Ленину, нашему памятнику дорогому, зимой шапку надевал и как его милиция снимала?

– Помню, – равнодушно отвечал младший лейтенант, которого давно уже не трогали, наверное, попреки в адрес его непутевого родителя.

Сын за отца, как известно, не в ответе.

Младший лейтенант Федор обнаружил мое присутствие, нисколько моему появлению не удивился, будто я к ним захаживал каждый день, и спросил у меня так же буднично, как только что общался со своим пьяным земляком:

– Вы к Борису Никифоровичу?

– Да, – ответил я.

– Он вас ждет. Второй этаж, по лестнице, направо. Ищите дверь с надписью «Приемная».

Я поднялся наверх. В приемной никого не было. В кабинете, зарывшись в бумаги, нес свою нелегкую службу подполковник Кузубов. Его лысина ослепительно блестела. Когда я вошел в кабинет, Кузубов с озабоченным видом провел ладонью по лысине, смахивая с нее несуществующую пыль.

– Добрый вечер, Евгений Иванович, – сказал он мне. – Рад вас видеть. Вас чаем угостить?

– Нет, спасибо. Уж лучше сразу о деле.

– Да, лучше так, – легко согласился Кузубов. – Так вы знаете этого Андрея Михайловича?

– Встречался с ним неоднократно.

– Правда? – вроде бы даже обрадовался этому обстоятельству Борис Никифорович, хотя по-прежнему он сохранял озабоченный вид. – И как он вам?

Я замялся с ответом, собираясь с мыслями, потому что за последнее время я узнал столько всего необыкновенного, что требовалось приложить усилия, чтобы более-менее внятно суметь все изложить. Но Кузубов мое молчание истолковал по-своему.

– Ну, понятно, шапочное знакомство, обычные дачные дела, – сказал он. – Оно и к лучшему, я думаю. Но водку вам с ним доводилось пить? – глянул он вопросительно.

И снова я сказал:

– Неоднократно.

Я пока не понимал, к чему все это.

– Я хочу, чтобы вы еще с ним встретились, – сказал Кузубов.

– Зачем?

– Попили с ним водки.

– Шутите? – предположил я.

– Нет, нисколько. Такая встреча, знаете, как обычно. Чтобы как всегда. Вы жену Жоржа помните?

– Римму? – уточнил я.

– Да.

– Естественно, помню.

– Она до сих пор у нас…

– Бедная женщина! – вырвалось у меня.

– Еще неизвестно, где ей лучше, – не согласился со мной подполковник и снова протер ладонью свою лысину. – Муж ее в бегах, и он может представлять для нее опасность. Он ее бьет периодически.

– И она его тоже, – сказал я. – Периодически. Так что равные соперники. Настоящие бойцы.

Тут Кузубов невесело усмехнулся.

– Пусть пока у нас побудет, – произнес он. – Мне так спокойнее. Но я не договорил. Эта Римма сообщила нам о том, что у ее мужа с этим Андреем Михайловичем сложились неприязненные отношения…

– Они сами на участок Андрею Михайловичу мусор свой сгрузили, эти Жорик и Римма.