— Кто это «мы»?

— Я и мои друзья,

— Люди, которые принципиально отказываются от, военной службы? Потому что это против их совести?

Плечи калеки раздраженно передернулись:

— Стоит ли так много думать о совести?

— А что нам было делать? Дать им захватить а Польшу, не сказав ни единого слова?

— Такие люди, как мы с вами, знают мир, в котором мы живем. — Когда незнакомец наклонялся вперед, кресло тоже понемногу катилось вперед, и он надвигался на Роу, как машина. — Мы знаем, что Польша была одной из самых прогнивших стран в Европе.

— А кто нам дал право ее судить? Кресло заскрипело еще ближе.

— Вот именно. Правительство, которое у нас было и стоит у власти сейчас…

Роу задумчиво сказал:

— Это будет такое же насилие, как и любое другое. От него пострадают невинные. И вас не оправдывает то, что вашей жертвой станет человек… нечестный или что судья — пьяница.

Незнакомец ухватился за эту мысль. Во всем, что он говорил, сквозила невыносимая самоуверенность:

— Вы совершенно не правы. Что вы! Даже убийство можно иногда оправдать. Мы же с вами знаем такие случаи, не так ли?

— Убийство? — Роу медленно, мучительно обдумывал этот вопрос. Он никогда ни в чем не чувствовал такой уверенности, как этот человек. — Говорят, что нельзя творить зло даже ради самой благой цели…

— Ах, какая чушь, — презрительно скривился карлик. — Христианская мораль! Вы человек интеллигентный, вот я вас и спрашиваю: сами вы разве всегда следовали этому правилу?

— Нет, — сказал Роу. — Нет.

— Конечно нет, — воскликнул незнакомец. — Мы же навели о вас справки. Но даже и без этого я мог бы сказать… вы человек интеллигентный… — Можно было подумать, что интеллигентность — это пароль, пропуск в высшее общество. — Когда я вас увидел, я с первой минуты понял, что вы не из этих… баранов. — Он сильно вздрогнул, когда с соседней площади раздался орудийный выстрел и задрожал весь дом, а издали, с побережья, снова донеслось гудение самолета. Орудийный огонь грохотал все ближе и ближе, но самолеты держали свой упорный, гибельный курс, пока опять над головой не послышалось: «Время! Время!» — и дом не задрожал от стрельбы, которая шла совсем рядом. Раздался вой, он приближался, как будто был направлен специально на это жалкое здание, но бомба разорвалась в полумиле от них — чувствовалось, как глубоко она взрыла землю, — Я говорил… — продолжал незнакомец, но он явно потерял нить разговора и свою самоуверенность; теперь это был просто калека, испугавшийся за свою жизнь. — Видно, нам сегодня достанется. Я надеялся, что они пролетят мимо.

Гудение послышалось снова.

— Съешьте еще кекса, — предложил Роу. Он не мог не жалеть этого человека; его самого спасало от страха не мужество, а одиночество. — Может, сегодня… — он обождал, пока вой не прекратился и бомба не разорвалась, на этот раз совсем близко, по-видимому в конце соседнего квартала: «Маленький герцог» свалился на пол, — и обойдется.

Им казалось, что следующая серия бомб упадет прямо на них. Но взрывов больше не было.

— Спасибо, не хочу, то есть, пожалуй, дайте.

У этого человека была странная манера: взяв кусок кекса, он принимался его крошить, — может быть, он просто нервничал. Ужасно быть калекой во время войны, думал Роу; он чувствовал, как зловредная жалость подкатывает ему к сердцу.

— Вы говорите, что наводили обо мне справки. Но кто вы такие?

Он отрезал и себе кусок кекса, но почувствовал, что незнакомец не спускает с него глаз, как голодный, который смотрит сквозь зеркальное стекло ресторана на любителя поесть. За окнами завыла сирена санитарной машины, а потом возобновился налет. Грохот взрывов, пожары, смерти — ночь была в разгаре; так пойдет часов до трех-четырех утра, пока бомбардировщики не отработают свою восьмичасовую смену. Роу сказал:

— Вот я говорил про этот нож… Во время налета человек так им поглощен, что ему трудно собраться с мыслями.

Незнакомец прервал его, взяв за руку нервными костлявыми пальцами, словно пристегнутыми к громадной ручище:

— Знаете, произошла ошибка. Этот кекс вам не предназначался.

— Я же его выиграл. Какая тут ошибка?

— Не вы должны были его выиграть. Произошла ошибка в весе.

— Теперь, я думаю, об этом поздно горевать, — сказал Роу. — Мы съели почти половину.

Но карлик не обратил на его слова внимания:

— Меня послали сюда, чтобы я взял его назад. Мы заплатим приличную цену.

— Кто вас послал? — Но Роу знал, кто его послал, это было комично: у него перед глазами возник тот нелепый сброд, который ополчился против него на лужайке: пожилая женщина в шляпе с подрагивающими полями, которая явно рисовала акварелью; язвительная дама, заправлявшая лотереей, и «необыкновенная» миссис Беллэйрс. Он улыбнулся и отнял руку. — Чем вы там забавляетесь? — спросил он. — Право же, не стоит относиться к этому так серьезно! На что вам сейчас этот кекс?

Незнакомец мрачно на него глядел. Роу попытался его развеселить:

— Понимаю, для вас это дело принципа. Бросьте, Выпейте лучше еще чаю. Я сейчас принесу.

— Не беспокойтесь. Я хочу обсудить…

— Да что тут обсуждать? И беспокойства тут нет никакого.

Незнакомец стал вычищать из-под ногтей перхоть:

— Значит, говорить больше не о чем?

— Конечно не о чем.

— В таком случае… — незнакомец прислушался к рокоту самолета, который становился все громче, и беспокойно задвигался в кресле, когда выстрелили первые, еще далекие зенитки в Истсайде, — я, пожалуй, выпью еще чаю.

Когда Роу вернулся, незнакомец наливал в чашку молоко; он отрезал себе еще кусок кекса. Чувствовал он себя явно как дома: пододвинув кресло поближе к газовому камину, он жестом предложил Роу сесть, словно был тут хозяином. Казалось, их недавняя перепалка забыта.

— Я как раз думал, пока вас не было, что только такие интеллигенты, как мы с вами, — свободные люди. Нас не связывают ни условности, ни чувство патриотизма, ни сентиментальность; мы, как говорится, не делаем ставки на эту страну. Мы не держим ее акций, и нам наплевать, если все это предприятие пойдет ко дну. Я нашел точный образ, не так ли?

— Почему вы все время говорите «мы»?

— Да потому, что не вижу, чтобы и вы принимали во всем этом деятельное участие. Мы-то с вами знаем почему, а? — он вдруг нагло подмигнул.

Роу отхлебнул глоток чаю, но он был слишком горячий, притом его раздражал какой-то странный привкус, что-то знакомое, напоминавшее о беде. Он взял кусочек кекса, чтобы прогнать неприятный вкус, и поймал встревоженный взгляд калеки, который словно чего-то ждал. Роу не спеша сделал еще глоток и сразу вспомнил, что он напоминает. Жизнь нанесла ответный удар, как скорпион, через плечо. Прежде всего он почувствовал удивление и злость, что это хотят сделать с ним. Он уронил чашку на пол и встал, калека откатился от него, словно на колесах; могучая спина и длинные сильные руки напряглись… Но тут разорвалась бомба.

В этот раз они не слышали приближения самолета: гибель спустилась по воздуху тихо, стены внезапно осели. Они даже не почувствовали удара.

Странная вещь этот взрыв — он бывает похож на тяжелый сон о том, как один человек жестоко мстит другому, выбросив его голым на улицу, выставив напоказ соседям в кровати или в уборной. В голове у