Когда Роу добрался до верхней площадки лестницы, он с тоской поглядел на знакомый номер 63. Раньше он жалел Генри — за то, что у него такая властная жена, за мещанское существование, за то, что работа бухгалтера-контролера связывает его по рукам и ногам; четыреста фунтов в год, которые имел Роу, казались по сравнению с этим просто богатством, и в его отношении к Генри сквозило высокомерие богатого человека по отношению к бедному родственнику. Он делал Генри подарки. Может быть, за это миссис Уилкокс его и не любила. Роу мягко улыбнулся, увидев на двери табличку: «Дежурный ПВО», — именно в такой роли он его и представлял. Но палец его все не нажимал звонка.
III
Он так и не успел позвонить — дверь отворилась, и на пороге появился Генри, но до странности не похожий на прежнего Генри. Раньше он отличался большой аккуратностью, за этим следила жена. Теперь его синий комбинезон был грязен, а сам он не брит. Он прошел мимо Роу, словно его не заметив, и заглянул через перила в пролет лестницы.
— Их нету, — сказал он.
Пожилая женщина с красными веками — как видно, кухарка — вышла за ним на площадку:
— Еще рано, Генри. Право же, еще рано.
На минуту Роу подумал: если Генри так изменился, война могла превратить и жену Генри в старуху.
Генри вдруг осознал присутствие Роу или, вернее, почти осознал.
— А, Артур… — сказал он, словно они виделись только вчера. — Хорошо, что ты пришел. — Потом он снова нырнул в свою маленькую темную прихожую и растворился во тьме возле дедовских часов.
— Входите, пожалуйста, — сказала женщина. — Думаю, что теперь они уже скоро будут.
Он вошел за ней и заметил, что она оставила дверь открытой, словно в ожидании других гостей; теперь он уже привык, что жизнь швыряет его вверх и вниз помимо его воли, туда, где он один чувствует себя чужим. На сундуке лежал аккуратно сложенный комбинезон и стальная каска. Ему это напоминало тюрьму, где при входе оставляешь одежду. Из полумрака послышался голос Генри:
— Хорошо, что ты пришел, Артур… — Сказав это, он опять куда-то скрылся.
— Раз вы друг Генри — милости просим, — сказала пожилая женщина. — Я миссис Уилкокс. — Она даже в темноте прочла на его лице удивление и пояснила: — Мать Генри. Обождите в комнате. Теперь, я думаю, они
скоро придут. Тут у нас темно. Ну да, светомаскировка, Стекла-то почти все вылетели.
Она провела его в комнату, где, как он помнил, помещалась столовая. Стол был уставлен бокалами, как для приема гостей. Странное для этого время. Генри стоял тут же, но вид у его был такой, словно его загнали в угол или он сам туда забился. На каминной доске красовались четыре серебряных кубка с выгравированными названиями команд; пить из них было так же немыслимо, как из бухгалтерской книги.
Роу, поглядев на бокалы, заметил:
— Неудобно, что я так к вам ворвался.
Но Генри в третий раз повторил ту же фразу, словно не мог придумать другую:
— Как хорошо, что ты…
Казалось, он не помнит той сцены в тюрьме, когда рухнула их дружба. Миссис Уилкокс добавила:
— Как хорошо, что старые друзья Генри поддерживают его в такую минуту.
И тут Роу, открывший было рот, чтобы спросить Генри о жене, сразу все понял. Смерть была всему причиной — и этой вереницы бокалов, и небритого подбородка, и непонятного ожидания, и даже того, что больше всего его поразило: помолодевшего лица Генри. Говорят, горе старит, однако оно зачастую и молодит, освобождает от ответственности, и у человека в глазах снова появляется выражение отроческой неприкаянности.
— Я не знал… Я бы не пришел, если бы знал… — бормотал Роу.
Миссис Уилкокс ответила с мрачной гордостью:
— Об этом написано во всех газетах. — Генри стоял в углу, зубы у него стучали, как от озноба, а миссис Уилкокс безжалостно продолжала — она уже наплакалась вволю, и сын теперь снова принадлежал ей одной: — Мы гордимся нашей Дорис. Весь отряд воздаст ей почести. Мы положим ее форму — чистую форму — на гроб, а священник скажет надгробное слово на тему: «Большей любви не имел никто…»
— Я очень сожалею, Генри…
— Сумасшедшая! — сердито закричал Генри. — Она не имела права… Я же ей говорил, что стена рухнет!
— Но мы гордимся ею, Генри, мы гордимся ею, — вмешалась мать.
— Я не должен был ее пускать, — голос Генри стал визгливым от ярости и горя. — Она, видно, думала, что заслужит еще один паршивый горшок…
— Она играла за Англию, Генри, — сказала миссис Уилкокс. Потом она обратилась к Роу: — Я считаю, что рядом с каской нужно положить хоккейную шайбу, а Генри не хочет.
— Я пойду, — пробормотал Роу. — Я ни за что бы не пришел, если бы…
— Нет, оставайся. Ты-то знаешь, что это… — Генри запнулся и поглядел на Роу, словно только теперь до конца осознал его присутствие. — Я ведь тоже убил жену. Мог ее удержать, сбить с ног…
— Ты понимаешь, что говоришь, Генри? Что о тебе подумает этот джентльмен? — всполошилась мать.
— Это Артур Роу, мама.
— А-а… — сказала миссис Уилкокс. — А-а… — Но в это время с улицы послышался медленный стук колес и шарканье ног. — Как он посмел?
— Он — мой старый друг, мама. — Кто-то поднимался по лестнице. — А зачем ты пришел, Артур?
— Попросить у тебя денег по чеку.
— Какая наглость! — сказала миссис Уилкокс.
— Я ведь ничего не знал.
— Сколько тебе надо, старик?
— Фунтов двадцать…
— У меня есть только пятнадцать. Бери.
— Ты ему не верь, — сказала миссис Уилкокс.
— По моим чекам платят, Генри знает.
— Можете сами сходить в банк.
— Он уже закрыт, миссис Уилкокс. Простите. Мне срочно понадобились деньги.
В комнате стоял маленький секретер в стиле королевы Анны, очевидно принадлежавший жене Генри. У всей мебели был какой-то непрочный вид, мимо нее было страшно пройти. Должно быть, хозяйке хотелось отдохнуть от спартанского уклада спортивной жизни. Продвигаясь к секретеру, Генри задел плечом серебряный кубок, и он покатился по ковру. В дверях появился толстяк в комбинезоне с белой каской в руке. Он поднял кубок и торжественно объявил:
— Процессия прибыла, миссис Уилкокс. Генри съежился у секретера.
— Форма у меня готова и лежит в передней, — сказала миссис Уилкокс.
— Не мог; достать знамя, — сказал дружинник ПВО, — а флажки, которые втыкают в развалины, будут неприлично выглядеть. — Ему мучительно хотелось показать смерть с праздничной стороны. — Весь отряд явился как один, мистер Уилкокс, кроме тех, кто на посту. Военная противопожарная служба тоже прислала делегацию. И спасательный отряд, и полицейский оркестр…
— Ах, если бы Дорис могла это видеть, — сказала миссис Уилкокс.
— Но она это видит, мадам, — сказал дружинник. — Я в этом уверен.
— А потом все вы, надеюсь, вернетесь сюда, — сказала миссис Уилкокс, жестом показав на