Она посмотрела на него задумчивым взглядом.

— Нет, — ответила она, — но я подумала… что он мог бы быть и моим… Я ни за что не оставила бы его одного на целый день, — добавила она с гневом.

— Они тоже не оставляют, — неуверенно возразил Малыш. — Вот он и угомонился. Что я тебе говорил?

Но слова ее засели у него в мозгу: «Он мог бы быть и моим». Это ему никогда не приходило в голову… Он смотрел на нее с ужасом и отвращением, как будто перед ним происходил отталкивающий процесс родов; зарождение новой жизни уже связывало его по рукам и ногам; а она стояла и прислушивалась — с облегчением, терпеливо, словно уже прожила годы таких тревог и познала, что облегчение никогда не бывает надолго, а тревоги всегда возвращаются.

Девять часов утра; он в бешенстве выскочил в коридор; внизу сквозь щель над дверью пробивалось утреннее солнце, бросая блики на телефон. Он позвал:

— Дэллоу! Дэллоу!

Дэллоу, без пиджака, не спеша поднялся наверх из подвала.

— Привет, Пинки. Вид у тебя, как будто ты и не спал, — сказал он.

— Ты что, прячешься от меня? — спросил Малыш.

— Вот уж нет, Пинки. Только… ты ведь женился… Я думал, тебе захочется побыть одному?

— Ты называешь это побыть одному? — возразил Малыш.

Он спустился по лестнице, держа в руке сиреневый надушенный конверт, который Джуди подсунула ему под дверь. Он еще не открывал его. Глаза у него покраснели. Видно было, что его лихорадит. Пульс бился неровно, голова горела, мозг не знал покоя.

— Джонни звонил мне рано утром, — сообщил Дэллоу. — Он следит со вчерашнего дня. К Друитту никто не приходил. Мы зря перетрусили.

Малыш не слушал его.

— Я хочу быть один, Дэллоу. По-настоящему один, — сказал он.

— Слишком уж ты много на себя берешь для своих лет, — заметил Дэллоу и расхохотался. — Две ночи…

— Надо убрать ее, прежде чем она… — продолжал Малыш. Он никому не мог бы объяснить, как велик его страх и в чем он заключается, словно его мучила какая-то позорная тайна.

— Ссориться с ней небезопасно, — поспешно вставил Дэллоу.

— Конечно. И никогда не будет безопасно, — согласился Малыш. Это я знаю. И никакого развода. Ничего, кроме смерти. Ничего другого. — Он приложил руку к прохладному эбониту телефона. — Я же говорил тебе… У меня есть план…

— Идиотский план. С чего это бедняжка захочет умереть?

— Она любит меня, — ответил он с горечью. — Говорит, что хочет всегда быть со мной. А если я не хочу больше жить…

— Дэлли, — раздался голос. — Дэлли!

Малыше опаской оглянулся — он не слышал, как Джуди, затянутая в корсет, бесшумно поднялась наверх. Он ничего не замечал, силясь обдумать свой план, мысли его путались, голова горела; он понимал всю сложность того, что затеял, не уверенный, кому из них нужно умереть… ему, или ей, или обоим…

— Чего тебе, Джуди?

— Билли закончил твое пальто.

— Ну и ладно, — ответил Дэллоу, — сейчас я его заберу.

Она послала ему страстный воздушный поцелуй, потом побрела обратно в свою комнату.

— Связался с ней, — сказал Дэллоу, — другой раз думаю, не стоило бы. Не хочу я скандалить с беднягой Билли, а она такая неосторожная.

Малыш пытливо посмотрел на Дэллоу, как будто тот по долгому опыту знал, как нужно поступать.

— А что, если у тебя будет ребенок? — спросил он.

— Ну, это уж ее забота, — ответил Дэллоу, — сама себе могилу роет… Ты получил письмо от Коллеони? — добавил он.

— Но она что-нибудь делает?

— То же, что и все, наверное.

— А вдруг она ничего не делает, — настаивал Малыш, — и забеременеет?

— Есть какие-то там пилюли.

— Но ведь они не всегда помогают, — возразил Малыш.

Ему казалось, что он уже все постиг, но сейчас он снова осознал свою страшную неопытность.

— От них никогда никакого толку, если хочешь знать, — ответил Дэллоу. — Что Коллеони-то пишет?

— Если Друитт переметнулся, нам не вылезти, — сказал Малыш.

— Не переметнулся… Так или иначе, он уже сегодня к ночи будет в Булони.

— А если все-таки… Вроде бы мне показалось, что он уже переметнулся… Тогда мне только и остается, что самому себя прикончить… А она… она не захочет жить без меня… Что, если она подумает… А может, дело и не дойдет до этого… Как это называется… самоубийство по соглашению, что ли?

— Что это на тебя нашло, Пинки? Ты что, собираешься таким способом выйти из игры?

— Ну, я ведь могу и не умереть.

— Тогда это тоже убийство.

— За такое не вешают.

— Ты просто спятил, Пинки. Нет уж, я в таком деле не помощник. — Он дружески толкнул Малыша. — Ты, ясное дело, шутишь, Пинки. С бедняжкой все в порядке… Вот только она здорово в тебя втрескалась.

Малыш не ответил ни слова, казалось, он ворочает свои мысли, как тяжелые тюки, складывает их внутри штабелями и запирает на замок от всего мира.

— Тебе нужно полежать немножко и отдохнуть, — с тревогой сказал Дэллоу.

— Я хочу полежать один, — ответил Малыш.

Он медленно поднялся наверх; открывая дверь, он уже наперед знал, что увидит, и отвел глаза, как бы стремясь отогнать соблазн от своей целомудренной и отравленной души.

Он услышал, как она сказала:

— А я только что собиралась ненадолго выйти, Пинки. Могу я тебе чем-нибудь помочь?

Чем— нибудь… Он был потрясен беспредельностью своих желаний.

— Ничем, — тихо ответил он. И заставил свой голос зазвучать мягко: — Возвращайся поскорее. Нам нужно о многом потолковать.

— Ты чем-то встревожен?

— Ничем я не встревожен. Теперь в этой коробке все прояснилось. — Он с мрачным юмором постучал себя по лбу.

Малыш чувствовал, что она испугалась и вся напряглась: у нее перехватило дыхание, она умолкла, затем голосом, звенящим от отчаяния, спросила:

— А дурных вестей нет. Пинки?

— Ради бога, иди! — обрушился он на нее.

Малыш слышал, как она шла по комнате, приближаясь к нему, но решил ни за что не поднимать глаз; это была его комната, его жизнь; он чувствовал, что если не будет сдаваться, то сможет вычеркнуть всякую память о ней… все будет совсем так же, как и прежде… до того, как он пришел в кафе Сноу, пошарил под скатертью, разыскивая карточку, которой там не было, и затеял весь этот обман и позор. Начало всего этого уже стерлось в памяти, он едва мог себе представить Хейла живым человеком, а его убийство не казалось