Невнимание 'старичка' привело ее, казалось, в сильное волнение; она крикнула еще громче.
- Чего тебе? - спросил издали Верстан.
Он остановился; остановились и другие. При этом баба, суетливо поправив головной платок и продолжая размахивать руками, поспешила нагнать их.
- Слышь, родимые, не ваш ли там мальчик? - вымолвила она, указывая вперед, в ту сторону, где находилось Прокислово. - Не вы ли оставили его там, в деревне-то?..
- А что? - уклончиво спросил Верстан, предупреждая Фуфаева толчком, а дядю Мизгиря и Петю взглядом.
- Поди ты, касатики, что наделали-то! - воскликнула баба, - я только оттедова; поди ты, каких делов наделали!.. ахти! ахти!..
- Ты толком говори, тетка; тебя не разберешь никак. Каких делов наделали? кто? - спросил Верстан, выразительно покашливая и предупреждая товарищей, которые от первого до последнего насторожили слух.
- Кто наделал? Знамо, недобрые люди, касатик… нищие, сказывают… Он, мальчик-то, добре, захворал у них, они его и бросили… и было-то их трое, родимый, вот сколько вас, все едино. Бабу-то добре жаль, касатик, старуху-то: поди ты, как убивается… так и кричит, голосом кричит, касатик…
- Какая там еще баба? - нетерпеливо спросил Верстан.
- А как же! а старуха-то, у которой они мальчика-то оставили! - с живостью подхватила баба, - теперь, я чай, пропадет, сердечная!.. То-то ведь грех какой!.. Весь суд собрался, становой Миколай Миколаич приехал; сказывали, допрос, вишь, какой-то учиняют…
- А что, разве мальчик-то помер? - спросил Верстан, суетливо озираясь на стороны.
- Помер, касатик, то-то и есть что помер! в тот же день, как они его оставили у старухи-то, в тот день и помер…
Известие это произвело на каждого из присутствующих различное действие:
Фуфаев, раскрыв белые зрачки, притупленно устремил их в землю и тяжко покрякивал, как будто его били сзади палкой; сморщенное лицо дяди Мизгиря скорчилось и выразило явное беспокойство; Верстан с суровой заботливостью почесал затылок. Что ж касается до Пети, который до того времени впивался глазами в лицо бабы и с тяжким замиранием сердца прислушивался к каждому ее слову, он забыл при этом известии весь страх, внушаемый Верстаном, выпустил палку, закрыл лицо, бросился на межу и зарыдал во весь голос. Верстан выхватил палку из рук остолбенелого Фуфаева и быстро повернулся к Пете; но благоразумие удержало его.
- Ахти, родимый, что это с ним? - жалостливо вымолвила баба, указывая на
Петю.
- Должно быть, мать вспомнил, - возразил Верстан, - недавно взят… все о ней сокрушается… Ну, тетка, прощай; нам пора, - добавил он, толкая Фуфаева.
- Так, стало, мальчик-то не ваш… не вы его оставили? - спросила баба.
- Вот! рази мы оттедова! Вишь идем отколе… издалече идем, родимая, издалече!.. - торопливо промолвил Верстан, подходя к Пете и приказывая ему встать тотчас же на ноги.
Но так как Петя не расслышал приказания и продолжал рыдать попрежнему, то
Верстан ухватил его за ворот, поставил на дорогу и повел ускоренным шагом вперед по направлению к мельнице. Дядя Мизгирь и Фуфаев, все еще словно ошеломленный известием, торопливо заковыляли по стопам его. Баба постояла минуты две на месте, раза два покачала головою, раза два поправила платок на голове и пошла своею дорогой. Верстан, должно быть, следил за нею глазами; едва успела она скрыться из виду, он тотчас же остановился. Он так был озабочен, что забыл даже об обещании выколотить из Пети последние слезы, лишь только уйдет баба: он не смотрел на него, хотя Петя продолжал так же горько плакать.
- Ну, ребята, дело плохо! - проговорил Верстан, не отрывая глаз от горизонта и останавливая товарищей, - теперь думать нечего; долго думать - тому же быть…
Того и смотри, рыскают теперь понятые… на них наткнешься; надо убираться. Смотри, ребята, не отставать! Что скажу, то и делайте.
На том месте, где они стояли, дорога окаймлялась с обеих сторон высокою рожью, которая колосилась; справа, в полуверсте какой-нибудь, за полем, синела роща.
Верстан указал в ту сторону; он велел только выбирать межи, а не ломиться прямо в рожь.
- Как есть, значит, след оставим… все единственно: написать, значит, куда, примерно, пошли, - сказал он, пропуская поочередно товарищей в поле и наблюдая, чтоб рожь как можно была меньше смята в этом месте.
Полчаса спустя они миновали рощу и снова пошли полями, которые тянулись во все стороны на неоглядное пространство. Так шли они несколько верст без отдыха и очутились совершенно неожиданно на крутом пустынном берегу маленькой речки.
- Смотри, не та ли это, где мельница, что намедни проходили?.. Не назад ли идем?.. - отрывисто промолвил Фуфаев, не сказавший слова до настоящей минуты.
- Уж ты только иди; не прозеваю небось! - грубо возразил Верстан, толкая
Петю вперед и подставляя палку слепому.
Край берега служил им теперь дорогой; Верстан уверял, что вода непременно куда-нибудь да приведет. Само собой разумеется, каждый раз, как показывалась деревня в отдалении, или мельница, или виднелся человек, нищие сворачивали в сторону; они тщательно избегали встреч и вообще обходили всякое жилое место.
Пройдя еще несколько верст, Верстан заметил, что скаты долины, заключавшей в себе реку, стали расходиться и вместе с тем подымались все выше и выше. Он предложил идти верхом: ему удобнее было обозревать местность. Немного погодя в отдалении, между щеками долины, сверкнуло большое водное пространство, а за ним открылись плоские берега, уходившие в неизмеримую глубину, потопленную последними лучами солнца. Уже сумерки ложились на землю, когда нищие достигли вершины нагорного берега, круто спускавшегося к широкой реке. Верстан сказал, что это была Ока. Весь этот скат покрыт был на значительное пространство мелким дубняком и орешником; забравшись в эту чащу, нищие могли считать себя вне всякой опасности: не только понятые, но сам становой Миколай Миколаич не мог бы теперь
