- Нет у меня ничего.
- А вот поговори у меня! - прошептал сквозь зубы Филипп, - давай деньги, тринадцать рублев, что нищие дали…
При слове 'нищие', которое напомнило Лапше все, что произошло в этот вечер, он горько заплакал.
- Молчи! пришибу! - сказал Филипп, быстро озираясь назад, - говорят, деньги давай!
- Да нет же у меня ничего! - начал Лапша, всхлипывая. - Они меня обманули… напоили… охмелел… они парнишку увели… только полтинник дали да три копейки…
- Давай! - произнес Филипп.
- И тех нету, - продолжал Лапша, - и те обронил, как в вертеп свалился…
На, ищи пожалуй… Я дома еще не был.
Одной секунды достаточно было разбойнику, чтоб обшарить брата и удостовериться в справедливости слов его. Он разразился в страшных проклятиях и угрозах.
- Ладно же! - шепнул он, - я все узнаю; коли обманул, я ти припомню…
Только, значит, и жил - помни это!..
- Провалиться мне на этом месте! отсохни у меня руки, коли не так… - начал было Лапша.
- Ладно, - перебил Филипп, - обо всем разведаю: коли не так, такого
'красного петуха' {Пустить красного петуха, на языке разбойников, значит поджечь
(прим. автора).} пущу, долго будешь помнить! - заключил он, бросаясь к воротам.
Тень его снова мелькнула мимо плетня, трава зашуршукала, и снова стало все так же тихо, как было прежде.
Катерина и молодые ее спутники не теряли между тем времени. К ним присоединился теперь, впрочем, еще четвертый товарищ - Волчок. Он догнал их на первой полуверсте - обстоятельство, которое несказанно обрадовало Ивана. От самого Марьинского Иван не умолкал ни на минуту, стараясь всячески успокоить тетку Катерину; и хотя широкая улыбка сияла теперь на губах его точно так же, как и всегда, но ясно уже видно было по его глазам, пожиманью плеч и переминанью, что он исчерпал до дна весь свой запас утешений и приходил в сильное затруднение. Волчок явился как будто затем, чтоб его выручить.
- Вот ведь, тетушка, а я только что о нем думал! - сказал Иван, указывая на собаку, которая прыгала и лизала руку Катерины, - в этаком деле собака лучше всякого товарища. Раз, мне сказывали, мужик на базар поехал, и захвати его метель; бился-бился, сердечный, никак из оврага не вылезет; в овраг попал; совсем уж заметать стало… Что ж ты думаешь? собака спасла! право, собака! Оставила этто она его в овраге-то; туда-сюда рыскать, на деревню и напала; лает, говорят, зовет, не то чтоб кусает, а только знаешь, тащит, примерно, к околице. Смекнули дело: сели на лошадей, поехали… Что ж ты думаешь? Ведь привела! право, привела!
Но Катерину мало, повидимому, утешал рассказ Ивана, точно так же как все, что ни придумывал он для облегчения ее горя. Все чувства ее души, даже слух и зрение, принадлежали, казалось, одной мысли, которая давила и уничтожала все остальные.
Выступая все тем же твердым, торопливым шагом, она не отрывала беспокойных глаз от туманной низменной дали, которая казалась еще глубже при серебристом мерцании лунного света.
Иван не раз пытался применить к делу Волчка; он пускался бежать вперед по дороге, указывал ему пальцем на землю, говорил: 'Ищи, тю-тю-тю, ищи!', но все это без малейшей пользы - потому ли, что следов не было, потому ли, что природа обидела Волчка, отняв у него чутье, потому ли, наконец, что Волчок был голоден, но только он предпочитал рыскать по полям и откапывать мышей, чем обнюхивать дорогу. Вернее всего, что следов не было. Если б Иван имел время долее поговорить с
Лапшою, он узнал бы, что следов и быть не могло. Лапша и Петруша шли совсем не по этой дороге: они пробирались к лесу кратким путем, шли целиком, полями. Это обстоятельство было причиною, что наши спутники стали приближаться к цели своего путешествия уже к исходу ночи. Заря занималась на востоке, когда они увидели лес.
Думала ли Катерина, проходя мимо этого леса столько, раз в своей жизни, думала ли она, что вид его пробудит в ее душе столько скорби и терзаний? Нужно было все усердие Ивана, вся любовь Маши, чтобы удержать ее от порывов страшного отчаянья. Она побежала так скоро, что спутники ее, хотя и были вдвое ее моложе, едва поспевали за нею.
Достигнув опушки, она вдруг остановилась; ее точно пугало обширное пространство леса: она боялась крикнуть и не получить отзыва. Иван и Маша обменялись взглядами, которые говорили, чтоб не оставлять ее одной. Не отпуская ее из виду, все трое вошли в чащу, которая тотчас же огласилась криками и ауканьем. Но все безмолвствовало. Только лес уныло гудел, как бы негодуя на ранних посетителей, которые пришли тревожить его от сладкого усыпленья.
Они подвигались все дальше и дальше. Вскоре не стало дерева, которое не слыхало бы несколько раз повторенного имени Петруши. Катерина заглядывала во все кусты, забиралась в самые глухие, непроходимые чащи. Иван и Маша подсобляли ей усердно; даже Волчок помогал им. Раз даже он чуть было не возвратил им надежды, которая начала уже оставлять их. Он вдруг залаял, завилял хвостом и поскакал вперед, обнюхивая траву; у Катерины замерло сердце; она бросилась по следам Волчка, не переставая креститься. Проскакав шагов тридцать, собака остановилась, подняла голову, долго обнюхивая воздух, и возвратилась к Маше: она, очевидно, потеряла след; сколько потом ни бились подле этого места, сколько ни подстрекали ее искать, собака лизала только руки и махала хвостом.
- Матушка, полно! Христос с тобою! Ведь этим не поможешь, хуже только ослабнешь, лучше искать давай, - сказала Маша, наклонись к матери, которая, рыдая, бросилась на траву.
- Подумай только, тетушка Катерина, - подхватил Иван с неизменной своей улыбкой, хотя ему, конечно, было не до смеху, - подумай, ведь этак сколько у нас время-то проходит! Чем раньше за дело возьмешься, тем вернее… Далеко уйти не могли… найдем еще, может статься… Бог милостив!..
Одна только эта мысль способна была снова подкрепить ее силы. Она перекрестилась, и они пошли далее.
Лес давным-давно ожил; давно из конца в конец раздавались птичьи хоры; местами в самой глубине его встречались лужайки, которых ярко уже обливало солнце… Они все еще ходили взад и вперед, не переставая кричать и аукать. Все было напрасно! Тогда Маша посоветовала обойти окрестные деревни и особенно те, которые выходили на черневскую старую дорогу. Хотя дорога заброшена, но все еще по ней проходило довольно народу и можно было, расспрашивая встречных, добиться толку.
