- А мне, батюшка, бог с ними! бог с ними! бог с ними! - снисходительно проговорила старуха, - только бы как-нибудь от них-то ослобониться… насчет луга-то. Луг-то Кудлашкинский заняли, собаки - вот что! Кабы не это, отец, мне бы бог с ними!.. Посуди: ведь девять лет лугом-то владала! сто рублей в год получала…
Совсем ведь разорили, разбойники!..
- Вы на этот счет не извольте ничего себе беспокоиться; я могу сделать вам в уважение… уладить как- нибудь…
- Ох, батюшка, по гроб жизни стану благодарить тебя!.. посуди, отец: ведь сто рублей!.. сто рублей, батюшка! Как же ты сделаешь-то?
- Извольте видеть: этот луг для нас самые, выходит, пустяки, безделица, малое дело-с. Мы его у тех у помещиков купим-с, Анисья Петровна; я в той надежде, батюшка согласится - это, можно сказать, без всякого сомненья… А там, Анисья
Петровна, по соседству как-нибудь с вами сделаемся…
Этим обещанием Карякин окончательно примирил с собою старуху; она позвала
Пьяшку и велела принести свеженьких моченых яблок. Карякину оставалось теперь смягчить сердце девушки, оправдаться перед нею и снова возвратить ее к прежним отношениям. Отозвавшись с большою похвалою о моченых яблоках, Федор Иванович кашлянул, украдкою взглянул на Наташу, но, не встретив с этой стороны поощрения, обратился опять к старухе.
- Вот я вам рассказал теперича обо всем, что случилось, Анисья Петровна, то есть каков гусь этот разбойник и что было в этом городе; но знаете ли, ничего бы этого не было: ни пожара, ни покражи денег, ни суда, кабы не замешался тут еще один человек - право, так; его в суд-то не водили… я сам рассудил его… Не случись он, ничего бы этого у меня не было - право, так-с!
- Ах, батюшки! - воскликнула Анисья Петровна, потряхивая головою, обтянутою знаменитым чепцом.
Наташа подняла глаза, и на лице ее точно так же выразилось удивленье.
- Да-с, извольте-ка догадаться, кто бы это был такой? - сказал Карякин, взглянув на тетку и улыбаясь племяннице, которая:тотчас же потупила голову.
- Ох, отец, уж не из моих ли? Не пугай, батюшка, скажи.
- Нет-с, не извольте сомневаться: не из ваших! - промолвил рассказчик, радуясь успешному обороту речи, которая возбуждала любопытство девушки и заставила ее снова приподнять голову.
- Да кто же, батюшка? Ах он, разбойник окаянный!.. Кто же это?
- А больше никто-с, как Егорка…
- Вы знаете, тетенька, - проговорила, краснея, Наташа, - горбатый такой… хромой…
- Ах, батюшка!
- Точно так, Наталья Васильевна, он самый-с! - подхватил Федор Иванович, оживляясь, - да-с, он всему этому делу заглавие, всему, можно сказать, причиной… Я давно хотел его прогнать, потому как он есть негодяй, мне держать его не приходится… да знаете, все как-то жалел его - право-с. А тем временем этот случай вышел… Пошел он, знаете, в кабак - человек был пьющий; на него со временем такая, знаете, линия находила, - напился, да и давай хвастать моими деньгами, которые получил я из Москвы, тысячи три… Все спьяну-то и расскажи в кабаке: где лежат и все такое, а разбойник-то, что поджег, тут сидел; ему, знаете, и пришло на мысль… Сам говорил: 'кабы не горбун этот, говорит, мне бы в голову не вкинулось; он надоумил'.
Разумеется, ему никаким манером нельзя было знать, где деньги и как в дом пройти…
Этакой мошенник!
- Да как же, отец, ты его в суд-то не представил, разбойника? Ах он! - воскликнула Анисья Петровна, начиная плескаться и пениться.
- Дело так обошлось, без суда-с, - посмеиваясь, перебил Карякин, - я сам с ним расправился: поучил его хорошенько, а потом выгнал взашеи-с… Впрочем, я давно к нему подбирался… Вы представить себе не можете, Анисья Петровна, что это был за плут…
Тут Карякин остановился и кашлянул; с минуту он как будто переминался и соображал с мыслями.
- Да-с, жаль, я поздно узнал обо всех его штуках, какие он со мною делал: он бы не так еще дешево отбоярился! - произнес Федор Иванович, стараясь принять нахмуренный вид. - Знаете ли, Анисья Петровна, этот мерзавец чуть было даже меня с вами не поссорил - ей-богу… Вот Наталья Васильевна так даже на меня рассердились… в последний раз не хотели даже говорить… Всему этому неудовольствию он был причиной…
- Что ж это такое, отец мой? Наташа! о чем это он говорит? Я, батюшка, ничего не знаю, - проговорила старуха, которая до сих пор не могла разведать от племянницы о причине ее слез и о скором отъезде Карякина.
- Я ничего не знаю, тетенька, о чем они говорят… - прошептала Наташа, вспыхивая, как пион.
- Помилуйте, Наталья Васильевна, припомните, как вы на меня рассердились…
- Да ты полно, батюшка, ломаться-то, скажи, за что ж это она с тобой говорить-то не хотела…
- Извольте, Анисья Петровна, готов вам сделать всю откровенность, - произнес Федор Иванович, возвращая лицу своему веселый, беззаботный вид. - Надо вам сказать, этот Егорка хоша и горбат, а большой был волокита, очень, то есть, любил к девушкам подольщаться; только, знаете, все эти свои шашни - потому что, разумеется, ему часто за них доставалось - все это он на меня сваливал… Случится, попался - так чтоб отвертеться, знаете, сейчас и скажет: 'Мое дело сторона, говорит, меня, говорит, Федор Иваныч послал!' То есть, я вам скажу, такую обо мне молву пустил…
- Нам-то что до этого, батюшка? Ни мне, ни Наташе серчать за это не за что…
Мы тебе не укор; вольный казак, батюшка, человек, ничем не обвязанный…
Безобразничай, пожалуй… только уж извини, ко мне не ходи после этого…
- Ну, вот то-то же и есть! - поспешил перебить Федор Иванович, слегка краснея. - Сами говорите: в дом не ходи! Я к тому и говорю вам, Анисья Петровна: кому же приятна слава, которую он про меня пущал?.. Как узнал я об этом, поверите ли, даже все сердце во мне закипело… Случай вышел через девушку, что у вашего
