на гвоздях дюжина жестяных заржавелых кружек; подле лежали еще две бочки с вином; в углу торчали жестяные трубки для вытягивания вина.
- Деньгами разбогател? - вопросительно пискнул горбун.- Мы всегда в аккурате…
- У Карякина выманил, а?..
- Выманил? У нас этого нет, чтоб выманивать: бери сколько требуется…
- Не много ли? - насмешливо проговорил Софрон.
- Да ведь и денег-то у Федора Иваныча много! - поспешил перебить Егор, молодцуя перед присутствующими. - Мне все эти дела его… все счеты… обо всем этом сказывает потому, как он есть мне приятель, все единственно, ни в чем, значит, не таится! - заключил он, гордо поглядывая на погонщиков.
Но те как будто и не замечали его: они молча попивали вино, которое, повидимому, поглощало все их внимание; слова горбуна нашли, однакож, усердного слушателя в Филиппе: плутовские глаза его с любопытством остановились на горбуне.
- Теперича который последний гурт в Москву гоняли, пятнадцать тысяч получил Федор Иваныч! - продолжал Егор. - Пятнадцать тысяч - вместе считали…
- Не все же его; чай, отцу пошлет.
- Отцу? Там когда еще пошлет! пока у нас. Вот намедни в город ездил - то-то гуляли! фа-а! Погляди: вот платок мне купил. Носи, говорит, брат, Егор, носи от меня на память!.. Такой душа малый! Каждый день дарит: девать некуда! Вот теперича хошь бы этот платок, куда мне его, даром шелковый…
- Отдай мне, коли лишний; нам дело подходящее! - сказал Софрон.
- Возьми, пожалуй! - произнес Егор, становясь спиною к посетителям и выразительно мигая целовальнику. - У нас этого добра-то, тряпок-то, сундук полный… На, бери…
Софрон взял платок и, усмехаясь, вышел в сени. Егор высоко поднял голову и стал прохаживаться мимо посетителей, насвистывая удалую песню. Немного погодя
Софрон явился и поставил на пустой стол штоф вина и стакан. Егор поднес вино к губам, хлебнул и поморщился, еще хлебнул и еще поморщился.
- Полно ломаться-то, пей! Оченно уж разборчив! - сказал Софрон, снова прислоняясь локтем к пивной бочке.
- Будешь разборчив: я вот сейчас такую рябиновку пил, первый сорт: помещица Иванова потчевала…
- Ты разве оттуда?
- Да; посылала за мной лошадь, - без запинки проговорил Егор, допивая стакан, - посоветоваться насчет, то есть, как просьбу писать.
- Это насчет чего?
- О луге тягаться хочет… что луг отняли, которым десять лет владела.
- Ну, брат, пиши не пиши, твоя просьба не поможет, - вымолвил Софрон. -
Сказывают, господа, что крестьян-то на луг на этот поселили, добре богаты… Где ей с ними тягаться! Только деньги рассорит. У них, у тех господ-то, сколько-то тысяч душ сказывают.
- Ничего! Мы свое дело справим с Федором Иванычем. Федор Иваныч держит ее руку… У тех господ души, может, еще души-то голые: у Федора Иваныча деньги…
- Ну нет, брат, у твово Карякина руки коротки с ними мериться! Ему и в дело входить не из чего… Станет он, как же, станет сорить деньгами для Ивановой!
- То-то и есть, что станет. У меня спроси: все знаю…
- Что спрашивать! я и сам не нонче пришел… А хошь и вступится, все ничего не возьмет, - подхватил Софрон, - у тех господ денег-то еще больше; уж это по тому одному видно, как они наградили крестьянина, которого сюда выселили; сказывают: четыре сотни дали…
Известие это сверх всякого ожидания не произвело ни малейшего действия на
Филиппа; он только что успел побывать у Лапши, выведал все дела его и знал, что слова Софрона ни на чем не основывались. Егор подтвердил такое мнение: услышав о четырехстах рублях переселенцев, он допил второй стакан и залился звонким смехом…
Он объявил Софрону, что знает дела переселенцев так же верно, как карякинские дела.
У переселенцев не только четырехсот рублей, гроша нет.
- Вот как! - подхватил он, подсмеиваясь, - раза два письма им писал, просили очень, так даже гривенника не нашли… бились, бились, всего восемь копеек сколотили. Мне, знамо, наплевать… я так с них, для смеха требовал. Не токма денег, хлебом и тем скучают - вот как господа наградили! Деньги, точно, были бы у них, да только не через господ, а через моего Федора Иваныча, через меня - все единственно…
- Как так?
- А так! Меня послушают, в небольшом расстоянии капитал наживут… Есть, примерно, такая механика… подвести можно!.. - мигая, произнес Егор и налил третий стакан.
Филипп сделался внимательнее.
- Вишь ты, братец ты мой, - начал Егор, у которого язык развязывался с каждым глотком, - есть у этого мужика… у той бабы, Катериной звать, есть у них дочка, живет у Андрея в Панфиловке. Вот мы с Федором Иванычем около ней теперь хлопочем: оченно, значит, ему полюбилась… Известно, богач! всю может озолотить, коли захочет; и мать и отца, всех озолотит… Да вот поди ж ты! то-то, значит, дура-то деревенская, счастья своего не видит…
- Что? не поддается?..
- Чего? - крикнул Егор, прихлебывая. - Нет, это, брат, шутишь! не таковских видали, да и те не отвертывались… От нас не отвертишься! - подхватил он, мигая и подбочениваясь. - Не то, братец, не то.