издохла с голоду - и того лучше: шкуру можно продать кошатнику; к тому же Петя был беззащитен… Он решился подождать, пока не уйдут собаки; но собаки не уходили; они точно приставлены были сторожить у входа в деревню. Наконец одна из них подняла голову, насторожила уши и тявкнула; другая тотчас же стрелою полетела к огороду; первая, распустив хвост, пустилась за нею. Еще минута - и Петя получил бы новое и совершенно лишнее доказательство, как злы и голодны деревенские собаки; но этой минуты довольно было ему, чтоб скакнуть через дорогу, схватиться руками за плетневую стену ближайшего сарая и проворно вскарабкаться на крышу. Но тут последовало с ним другое несчастие: едва стал он на крышу, солома быстро ушла под его ногами; ухватиться было не за что; он провалился во внутренность сарая и чуть не упал на голову какому-то мужику, обметавшему ток.
Лицо мужика, с большими глазами навыкате, как у рака, постоянно сохраняло выражение тупого удивления: можно судить, что изобразилось на нем, когда чуть не на голову свалился ему мальчик! В первую минуту ему представилось, что это был чорт.
Петя действительно хоть кому мог показаться теперь чертенком: лицо его исчезало под слоем глины и грязи; волосы торчали во все стороны; одежда, руки и ноги были одного цвета с лицом; рот, раскрывшийся от испуга, поднятые руки и вся фигура его, в высшей степени озадаченная и как бы потерянная, сильно напугала мужика, который, бросив метлу свою, жался в угол и крестился. Яростный лай собак и царапанье лапами по плетню навели его, однакож, на истину. Он метнулся со всех ног и схватил метлу.
- Ах ты, окаянный!.. я ти дам баловать! Эк их, озорники, повадились! - воскликнул он, подходя к Пете.
- Я невзначай, дядюшка, ей-богу, невзначай! - торопливо заговорил Петя, - шел мимо, собаки бросились… добре уж очень испужался… Я, дядя… я починю крышу-то… ей-богу, починю!..
- Э! да это не наш! - произнес мужик, останавливаясь и до того выкатывая глаза, что Пете пришла теперь очередь испугаться.
- Нет, дядюшка, я не здешний… я издалече… второй день иду… - проговорил мальчик.
- Да ты отколе?
Такой вопрос поставил Петю в сильное затруднение: откуда он - он сам не знал этого.
- Я с нищими ходил, - спохватился он, - у нищих вожаком был… да ушел от них… Они, дядюшка, хотели мне глаза выжечь…
- О! э!.. да ты бродяга?
- Нет, дядюшка, право, нет! - воскликнул мальчик, неоднократно слышавший, что бродяг ловят и сажают в острог, - они меня, дядюшка, силой у отца отняли… у меня и мать есть и братья…
- Так что ж ты к ним не шел?
- Рад бы пойти… да куда я пойду? Я дороги не знаю…
- А к нам, небось, нашел дорогу-то - а? Ну нет, брат, ты что-то бабушку-репку путаешь! - произнес мужик, как бы удивляясь на этот раз своей находчивости.
- Нет, дядюшка, ей-богу, всю правду сказал… вели как хочешь побожиться… дай только вздохнуть маленько… кусочек хлебца дай… я тебе все расскажу… все, дядюшка… взмилуйся только… всю ночь шел, не ел ничего… добре… добре…
Рыдания прервали голос его; он поднял умоляющие глаза на хозяина риги и увидел еще другого мужика, входившего в ворота. Насколько мужик с выскакивающими глазами был преисполнен тупого удивления и бестолковой суетливости, настолько вошедший казался сонливым, вялым и апатичным. Владетель риги мигом рассказал ему обо всем случившемся.
- Знамо, бродяга! - произнес мужик, не взглянув даже на мальчика.
- Э! молодец! да уж ты не воровать ли ко мне залез?.. - произнес удивленный владелец риги.
- Дядюшка, как перед господом богом… сейчас помереть!.. Я тебе сказывал: собак испужался! - отчаянно воскликнул Петя.
- Да что с ним разговаривать-то? - сонливо проговорил вновь вошедший, - веди его к старосте. Пожалуй, еще прибьет, коли узнает, скажет: зачем не словили! их ловить велено…
- Ну, пойдем…
- Дедушка, Христа ради… помилуй меня! Я уйду… право, уйду… пусти меня; я ничего худого не сделал… я невзначай зашел… помилуй, дядюшка!.. - кричал Петя, бросаясь в ноги то одному мужику, то другому.
- Ладно, ладно; пойдем-ка; там все расскажешь… Вставай… Да чего ты? о чем плачешь-то? рази что худое сделал? Тебе ничего не будет, только спросят. Сват
Стегней, хватай его, мотри крепче держи: извернется, уйдет!..
- Небось, вишь, он махочкой какой… один и то справишься, - промолвил
Стегней, почесывая затылок.
Мольбы Пети ни к чему не послужили. Если б мужик с удивленным лицом и бестолковою суетливостью действовал из страха к старосте или из уважения к долгу, он, весьма вероятно, дал бы мальчику подзатыльника и отпустил бы его; но он был любопытен: ему вдруг захотелось узнать, что станет говорить мальчик, когда староста постращает его, и как потом староста будет производить допрос? Невзирая на просьбы ребенка, он крепко взял его за руку и повел из риги по узенькой тропинке, протоптанной в высоком коноплянике.
Они вошли в проулок, а оттуда на небольшую тесную улицу. По той стороне улицы, прямо против переулка, красовалась решетка с выглядывавшими над нею акациями и маленьким барским домом; закрытые ставни и беспорядок садика показывали, что хозяева не жили здесь или находились в отсутствии. У ворот на скамейке сидел белокурый человек; он был босиком и с прорванными локтями; но бритая недели две назад борода и нанковые шаровары сразу обличали в нем дворового; он, должно быть, только что поел редьки и луку; на лице его беспрестанно являлось выражение горького вкуса, и он каждый раз прикладывал ладонь ко рту. Мужик, державший Петю, прямо пошел к нему и спросил, где староста. Он в коротких словах рассказал дворовому историю мальчика и снова поспешил осведомиться о старосте. В ответ на это дворовый громко засмеялся.
- Чего ты, Яков Васильич?.. - спросил мужик.
