– Но ты говоришь, что она осталась в Америке.

– Я не поехал с ней. Отец не разрешил.

– Не разрешил? – Ник уставилась на него. – И она это допустила?

– Ник. Попробуй понять. Это Греция. Здесь другие законы. Мужчина здесь глава семьи.

– Ты хочешь сказать, что твой отец не отдал тебя матери?

– Именно так. – Александр поднялся. Разговор принял нежелательное направление. – Она в общем-то не возражала. Она любила меня, но материнский инстинкт у нее был не особенно сильный. Ты меня понимаешь?

– Нет, не понимаю. Если бы у меня был ребенок, я бы его не отдала.

– Закон был на стороне отца. А какой мужчина отдаст свою плоть и кровь?

– Но есть такое понятие, как совместное опекунство. В Америке…

– Здесь не Америка, Ник, это Греция. Да и как можно то и дело перекидывать ребенка через океан, это же не теннисный мячик. – Это он тоже не хотел говорить. Да и какое все это имеет значение через столько лет! – Все это к делу не относится, Николь. Я хочу, чтоб ты поняла…

– И что было дальше? С твоими родителями и их браком?

– Они развелись.

– А где твоя мать сейчас? Я знаю, что отец умер несколько лет назад, а о матери ты ничего не говорил.

– Она жива, – нехотя проговорил Александр. – Живет в Аргентине с конезаводчиком.

– Она уехала туда после развода?

– Она уехала туда, когда мне было тринадцать лет. До этого она прожила пять лет в Нью-Йорке. И чтобы ты не спрашивала, скажу, что до ее отъезда из Штатов я бывал у нее по две недели каждый июль, когда отец разрешал ей…

– Когда отец разрешал ей?.. – повторила, не веря своим ушам, Ник.

– Вот именно. Он разрешал ей прилетать в Афины и останавливаться в своей квартире и видеться со мной, сколько ей угодно было.

Ник встала, положила руку ему на плечо и почувствовала, как напряглись у него мышцы.

– Все это ужасно, – тихо сказала она. – Александр, это просто невероятно…

– Что тут такого? – холодно сказал он и сбросил ее руку. – Она во всем сама виновата. Она была не пара моему отцу – плохая жена и плохая мать.

Ник отшатнулась.

– Откуда тебе знать? Ты знаешь только одну сторону. Может, это не все.

– Люди женятся по ошибке, Николь. Из-за страсти, из-за секса. Это называют любовью, но какая это любовь? – Он положил руки ей на плечи и резко притянул к себе. Почему еще только недавно все казалось ему таким сложным? Он знал, что ему нужно, но это не любовь, не брак и не отцовство. – Поэтому тебе нечего бояться меня. Я не прошу ничего, кроме того, что ты можешь дать, потому что я сам хочу того же.

Нечего бояться? Вот умора. Он думает, что знает ее. Хуже всего то, что она сама думала, будто знает себя, но в один миг все вдруг полностью изменилось. Еще недавно у нее и в мыслях не было всех этих матримониальных дел, а сейчас ей захотелось построить надежное теплое гнездышко, где она жила бы, как живут все женщины на свете: просыпалась бы утром в объятиях любимого человека, а там, глядишь, и гладила бы разбитые коленки мальчишек, как две капли воды похожих на отца. Как могла она пасть так низко?

– Ник? – Он взял ладонями ее лицо и приподнял. – Еще ни одна женщина не значила для меня так много, как ты. Ты красива. Обворожительна. Я счастлив с тобой. И я мил тебе. Хоть убей меня, но я говорю правду.

Ей захотелось разреветься и удрать. Сердце у нее разрывалось. Но она стояла как ни в чем не бывало и даже выдавила смешок.

– Ты от скромности не умрешь, Александр.

– Я говорю как на духу. Я хочу быть честным. И от тебя того же жду. Нам не нужны сказки с красивым концом.

– Не нужны, – как эхо отозвалась она дрогнувшим голосом.

– Я дам тебе все, gataki. He только честность, но и уважение. Я обещаю быть тебе верным, пока мы вместе, но я не хочу лгать и не хочу, чтоб ты лгала. Ты меня понимаешь?

Он замолчал. Он не планировал говорить все это, даже не знал, что такое наговорит, и все же был рад, что все так получилось. Это и есть правда, а то, что ему показалось, будто он влюбился в Николь, просто сентиментальная чушь.

Он сын своего отца, но он не будет таким глупцом, как его отец, и она должна понять это. Он не будет просить от нее того, чего она дать не в состоянии. Он не будет льстить себе надеждой, что станет для нее всем на свете, и не будет требовать от нее обетов, которые она не может сдержать, или ожидать, что она будет растить его ребенка.

Губы у нее задрожали.

Неужели он обидел ее? Ему захотелось прижать ее к себе и сказать, что все это неправда, что он любит ее и будет любить всегда и стоит ей только сказать, что она тоже любит его…