Николь затаила дыхание, когда он обеими ладонями взял ее за ягодицы и прижал к себе, демонстрируя свое возбуждение. Она почувствовала, что стала влажной.
– Хорошая, – пересилив себя, произнесла она. – Не хорошая – великолепная.
Он выдавил смешок, нагнулся к ее шее.
– Отлично. Именно это мне и требуется, gataki. Понимаете?
– Что это за… – Грудь ее напряглась. Его руки гладили ее по коже. – Что еще за gataki?
– Киска. – Он обхватил ее груди и поглаживал пальцами соски. Ему захотелось схватить ее, отнести на кровать, овладеть ею и забыться. – Значит, по рукам? Вы будете работать со мной. И ничего больше.
Это смешно. Как это ничего больше, когда от одного его прикосновения она чуть с ума не сходит. Но она не привыкла отступать. Она не из слабаков. Зачем трусливо бежать, когда нужно просто держать себя в руках?
– Идет, – кивнула она, облизнув пересохшие губы, и поднялась на цыпочки. – Только должна сказать вам, что вы много потеряете, – прошептала она и запустила пальцы в его черные мягкие волосы. Затем притянула его к себе и на миг забылась, страстно поцеловав его.
5
В Пирее, морских воротах Афин, вот уже две с половиной тысячи лет бывших средоточием экономической жизни Греции, шел дождь.
В это время года дождь здесь был необычным явлением, особенно такой ливень. Александр, сидевший во главе стола из оливкового дерева в конференц-зале фирмы «Татакис», смотрел, как по окну барабанят крупные капли. Это действовало как гипноз. Он всегда так говорил себе, когда мысли его уносились от деловой встречи.
Проще было сделать вид, что его отвлекает ливень, чем признаться, что он не может сосредоточиться из-за Николь. Из-за Николь, которая пылала в его объятиях в Нью-Йорке и которая превратилась в Снежную Королеву.
Она сидела слева, чуть сзади – воплощенная деловитость и почтительность. Чтобы увидеть ее лицо, ему надо было повернуть голову, но он и так знал, как она выглядит. И так день за днем, неделя за неделей. Сидит прямо, держа блокнот на коленях; колени сведены вместе, лодыжки соблазнительно скрещены. Двигается, только когда надо сделать запись или наклониться к нему и сказать что-то на ухо.
Только что она как раз наклонялась к нему, и он не мог ни слова воспринять из того, что говорилось за столом. Мягкое прикосновение ее груди не выходило у него из головы. А запах кожи… Как может мужчина так легко отмахнуться от этого? И надо же было так опростоволоситься и нанять ее! Нет, дело не в работе. Напротив. Она действительно превосходная переводчица. Он такой еще не встречал. Но из-за нее он не может включиться в переговоры. Такого с ним еще не случалось.
Интересно, понимает ли она, что происходит? И как можно доводить до умопомрачения, и бровью не поведя?
Она быстро записала что-то в блокнот. Он отчетливо услышал скрип пера. Итальянец с каким-то немыслимым титулом и судостроительной компанией, спускавшей со стапелей быстрейшие в мире пассажирские лайнеры, быстро лопотал то на английском, то на итальянском, периодически обращаясь к Николь за помощью, но Александр, как ни бился, не мог разобрать ни слова. А вот описать духи Николь мог за милую душу. Вербена. Грейпфрут. Нечто очень тонкое. Таинственное. Вот она снова нагнулась к нему. Вместо слов он снова вдохнул запах духов, и у него голова пошла кругом.
– Простите, – сказал он с вымученной улыбкой и, махнув рукой, чтоб не обращали на него внимания, встал.
Его секретарша приготовила на столике у окна кофе и печенье, и он направился туда, делая вид, что хочет выпить чашку кофе и взять что-нибудь к кофе, хотя ему ничего в рот не лезло. На самом деле ему надо было хоть на минуту побыть одному, подальше от своей неулыбчивой серьезной переводчицы, сидевшей, будто она аршин проглотила… И это та женщина, с которой он должен по его собственному договору держаться исключительно в деловых рамках, а как это, скажите на милость, возможно, когда от одного движения ее ног он теряет самообладание? Это просто смешно. Он и сам это знает. Александр решительно повернулся спиной к столу для заседаний и через силу глотнул горячий кофе.
Надо взять себя в руки. Так не ведут себя во время переговоров, касающихся полумиллионного контракта. Для таких дел нужны хладнокровие и трезвый ум.
И никакого секса. Они же с Николь договорились, и он со своей стороны придерживается договора, почему же она так ведет себя? Каждый ее шаг, каждое движение сплошной соблазн, несмотря на неприступный вид, черный костюм, туфли без каблуков; даже забранные в узел волосы соблазнительно колышутся на шее.
Александр сжал чашку. Надо было уволить ее еще тогда. Он до сих пор не мог понять, как все случилось. Все пошло не так, когда он поднялся в ее квартирку. Он начал за здравие, а кончил за упокой. Пришел, чтобы отделаться от нее, а кончил тем, что стал уговаривать ее остаться. Ведь Николь сама сказала, что не хочет работать с ним, а потом… Потом суп с котом. Он дотронулся до нее и… потерял голову.
Как он мог такое сделать? Разве можно было целовать ее. Но это же она поцеловала его. Господи, и что ему такое в голову лезет! Это все ее вина. Зачем она поцеловала его? Чтобы посмеяться над ним? Сбить с толку? Но и о ней не скажешь, что она действовала хладнокровно. Он же чувствовал ее учащенный пульс, она почти стонала в его объятиях. Разве он не знает, как ведет себя женщина в порыве страсти? А тогда, утром… Неужели она сама все забыла? В нем глухо поднималась злость. С нее станется. Иначе с какой стати она ведет себя так, будто не знает его. И кокетничает с этим французом, который владеет компанией, не уступающей компании итальянца, который сейчас имеет наглость улыбаться ей.
У Александра перехватило дыхание. Где же ее нравственные устои? Нельзя же так. Она работает на него. Имеет же он право ожидать от нее лояльности и соблюдения субординации? Или она считает, что надо флиртовать с мужчинами, с которыми у него деловые отношения?
Почему она ведет себя так, будто здесь сама по себе? Все с самого начала пошло наперекосяк. И здесь, и дома, где он велел своей домохозяйке приготовить комнаты для нее, а Николь с места в карьер все опять переиначила и, вместо того чтобы остановиться в его доме, переехала в крошечный коттедж для гостей, который высмотрела с вертолета, когда они подлетали к его острову. И как он ни протестовал, настояла на своем.
