— Эрик нарыл достаточно еды, чтобы сварганить блюдо по-домашнему, — ответил Зейн. — Можно взять питьевую воду, мюсли, ореховое масло и желе для сэндвичей. Витамины.

— И у него не было валиума? Прозака, либриума, соната или…

— Нет.

— Что он был за американец? — эхом повторил я вопрос Кэри.

Когда мы спустились, Зейн показал Кэри, чтобы она шла направо. Мы проследовали за ней в небольшой кабинет. Напротив двери стояло старинное бюро.

Зейн поднял коробку из-под ботинок, в которой, судя по звуку, что-то лежало. Передал ее мне.

— У него куча таблеток от головной боли, а документы, которые я нашел в бюро, — копия тех, что в коробке.

Темные очки. Дюжины темных очков. Летные очки с зеркальными и просто черными линзами. Очки в массивных оправах эпохи битников и очки, какие используют сварщики. Коробки, забитые купленными на распродажах темными очками в коричневых, под черепаховую, и дешевых черных оправах. Круглые «бабушкины» оправы для мужчин, как у Джона Леннона. «Слепые» очки, какие оптометристы надевают на своих пациентов после обследования. Линзы со специальными зажимами, одна пара прицеплена к обычным темным очкам — для суперяркого освещения.

— У него было неспецифическое нарушение светового баланса.

— Что?

Зейн указал на бюро и хранящиеся в нем пачки бумаг.

— У него было состояние, которое называется ННСБ. Соответственно записям врачей, страховочным анкетам, результатам стационарных исследований… Все виделось ему либо черным, либо белым, либо смешением того и другого. Как день и ночь или этот китайский символ инь-ян, состоящий из двух слезинок, изогнутыми полукружиями слитый в единое целое.

— В тай-ши этому соответствует символ T'u, — сказал я, — каждая крайность содержит зародыш своей противоположности.

— Но только если у тебя не ННСБ. Умбра — это самая темная часть затененной площади. В твоих — наших — глазах это означает место, откуда приходит свет… и наступление этого света. Он терял свою умбру.

— То есть понемногу слеп?

— Да, но это было не погружение в темноту. С каждым днем свет становился для него все ярче. Скоро он вытеснил бы все остальные формы, все цвета. Он смог бы видеть только одно — ослепительно белое сияние.

Кэри переминалась с одной связанной ноги на другую. Следила за нами.

— Ослепленный светом, — сказал я. — Но тогда…

— Эй, ребята, — позвала Кэри. — Ничего, если я присяду?

Кивком головы она указала на деревянное инвалидное кресло, задвинутое под бюро.

Мы с Зейном переглянулись.

— Послушайте, я не очень-то выспалась за прошлую ночь.

Она сверкнула на меня глазами.

«Что, не помнишь? Ты же там был».

Я оглядел бюро — не прячется ли что-нибудь под пачками писем, прикрепленными к дощечкам рецептами, заключениями врачей и налоговыми формулярами. Пачка счетов эпохи американского президента Джорджа Буша-старшего лежала в тени под похожим на домик для детских игр бюро. Под этой кипой бумаг было скрыто нечто продолговатое.

Под счетами я обнаружил нож для вскрывания писем, какие дают владельцам станций обслуживания вроде нашего мертвого хозяина. Напоминавшее кинжал лезвие было медное, с тупыми кромками, хотя сильный удар мог бы вогнать его на шесть дюймов в мягкую ткань. На одной стороне рукоятки был слоган нефтяной компании: «Где бы вы ни были, обещаем железно — для вашей машины это полезно!» — обещание, смысл которого расширенно пояснялся второй строчкой: «А значит, полезно и для вас!» На другой стороне помещался логотип корпорации и дата «1963» — заря туманной юности «Битлз» и Ли Харви Освальда.

Я взвесил в руке нож; Кэри наблюдала.

— Пользы от этого было бы немного.

— Пользуешься тем, что попадает под руку.

Зейн положил нож в коробку с темными очками. Я вытащил кресло из-под бюро, усадил в него Кэри.

— Будь паинькой, — сказал я, когда она посмотрела на меня снизу вверх.

— Что у нас дальше по программе?

Зейн провел меня в другой конец комнаты, где огромная цветная карта Америки своими сорока восемью штатами заполняла пространство стены. Большие города и города поменьше — особенно поблизости от этого дома в Нью-Джерси — были проткнуты синими канцелярскими кнопками. Красные кнопки пронзили Сан-Франциско, Сиэтл, Чикаго, розовую полоску Аризоны, где, по моим предположениям, находился Большой каньон, и желтовато-коричневый уголок Монтаны, где, как сказал Зейн, располагался Национальный парк Гласье.

— Больше красного, чем синего, — заметил Зейн.

— Спорю, синее — это где он был, а красное — куда собирался. Но он понемногу слеп.

— День ото дня, — сказал Зейн. — Сдавал, как акселератор его «кадиллака».

— Он никогда не смог бы поехать в места, где никогда не бывал. Никогда их ему теперь не увидеть.

— Он видел их каждый день. — Зейн кивнул на карту: — Там.

Потом пожал плечами.

— Дороги всегда отпущено больше, чем времени.

Резкий скрип! Металла — о дерево, кресла — об пол.

Мы мгновенно обернулись: Кэри согнулась над бюро, закрыв лицо скованными руками, и в этот же момент раздалось громкое: «Ап-чхи!»

— Извините, — сказала она, посмотрев на нас.

Я дернул кресло с такой силой, что ее связанные ноги оторвались от дощатого пола.

— Эй-эй! — вскрикнула Кэри. — Спасибо, что прокатил, но когда кто-нибудь чихнет, принято говорить: «Будьте здоровы!» или…

— Встать!

Пустое кресло покатилось по полу.

Я схватил скованные руки Кэри — наручники были в порядке, веревка туго натянута. Ногой я ткнул веревку, связывавшую ее лодыжки (крепко), она качнулась вперед и упала бы на меня, если бы я жестко, ладонью не оттолкнул ее, ударив в грудную клетку, чтобы держалась подальше от моего пистолета. Потом засунул пальцы в карманы рубашки покойника, но почувствовал только мягкую припухлость и больше ничего.

Кэри буравила меня своими зелеными глазами.

— Мог бы сначала и спросить.

Я скользнул пальцами по ее поясу, она втянула живот.

— Мы услышали, как заскрипело кресло, — объяснил Зейн.

— Когда ты пошевелилась.

Я внимательно осмотрел бюро, кипы бумаг: похоже, она ничего не тронула.

— Когда я чихнула, — сказала Кэри за моей спиной. — Ладно, может, и раньше. Кресло-то старое. А старые вещи скрипят — пора бы это усвоить, Зейн.

— Но не просто же так они скрипят.

— Ну валяйте, стреляйте. Уж нельзя человеку и поерзать. Вздрогнуть перед тем, как чихнуть… это же непроизвольная нервная реакция, единственное, что может с этим сравниться…

— Здесь мы закончили.

Я подтолкнул шаркающую Кэри к двери, следуя за ней вместе с Зейном и ни капельки не умнее, чем до