одиночестве, но не в силах сдержать усмешки.
Дерия заставляла меня не прерывать тренировок на школьной крыше: «Ты не должен забывать, кто ты». Насилие было ей отвратительно, и все же она вынудила меня показать ей приемы «янг» школы тай-ши, которые я предположительно приехал изучать в Малайзию, продемонстрировать основы кун-фу, разницу между японским каратэ и корейским тхе-квон-до. Я научил ее, как можно ответить на удар плохого парня, сломав ему руку, как оплеуха открытой ладонью без малейшего мышечного напряжения может привести к сотрясению мозга, как, сделав подножку, можно швырнуть нападающего на землю.
Одна подножка, один неверный шаг — и ты повержен.
На крыше Джулия и сфотографировала Дерию с развевающимися в плотном воздухе волосами.
Одну ночь мы провели в квартире, которую она делила с Шабаной и Джулией. Романтическая новизна, равно как и сознание — здесь так тихо! — улетучилась задолго до рассвета.
Одну — в моей квартирке, откуда я ежедневно ездил на автобусе, официально, чтобы «проверять почту своего хозяина», а на самом деле — чтобы приостановить настойчивые электронные послания из Лэнгли, требовавшие наглядного прогресса.
Остальные три ночи мы провели поближе к работе. В безопасном доме. Единственным желанием было оказаться здесь, наедине друг с другом, говорить без конца и любить друг друга в постели под световым окном. Ночи, замешенные на корице и меде.
На шестой день, когда я работал под навесом на крыше, зазвонил мой сотовый.
— Вэй! Ван хсень шен яо хун юй чи сэ ма? — произнес чей-то голос по-китайски.
— Простите, — ответил я. — Вы ошиблись номером.
И, нажав на кнопку, выключил мобильник. То, что какой-нибудь досужий человек, любящий совать нос не в свои дела, мог подслушать наш разговор, было не важно. «Ван» было место, а не имя, и ему была нужна вовсе не краска. Слово «хун» означало цвет: красный.
Я бросил работу и бегом спустился вниз, где Дерия с Джулией составляли черновик просьбы о гранте.
— Мне надо идти, — сказал я им. — Может, сегодня больше не вернусь.
Дерия поспешила за мной и нагнала у входной двери.
— Сегодня вечером приходи на наше место, — сказал я. — Код ты знаешь. И жди меня.
— Все в порядке?
Я пожал ей руку.
Через два квартала я увидел байкера, который хотел содрать круглую сумму с какого-то психованного американского туриста, которому кровь из носу надо было попасть в огромный, выстроенный в стиле ар-деко Центральный рынок недалеко от Чайна-тауна, вероятно, чтобы встретиться там с какой-нибудь высокой американкой. Я приклеился за разухабистым байкером, мчавшимся вопреки всем правилам дорожного движения, понимая, что еду навстречу кошмару.
Та ночь была целиком темно-синей, облака скрывали звезды. Туман плавал над лужами на дороге и тротуарах. Я стоял в тени на другой стороне улицы, напротив мастерской по ремонту телевизоров. В безопасном доме горели огни. Одна лампочка светилась на первом этаже, две — наверху, за задернутыми шторами. Там поджидала меня вся моя жизнь.
Почему я не сбежал? Почему решил перейти улицу?
Тяжелая дверь щелкнула замком за моей спиной.
Как ребенок, играющий в прятки, Дерия высунулась посмотреть, кто ждет ее внизу расшатанной лестницы. Увидев меня, она поспешила навстречу; синяя рубашка выбилась из черных, сидевших в обтяжку брюк; она была босиком.
— Я так волновалась за тебя! — сказала она и поцеловала меня.
Потом повела наверх, в нашу голубятню.
— Только когда ты ушел, я поняла, что ты оставил все свои вещи, — сказала она. — Сумку, ветровку и… прости, я знаю, что не должна была, но…
Она жестом указала на груду моих пожиток, лежавших на кровати.
— Перед тем как отнести все это сюда, я сунула куртку в сумку, а когда пришла, достала ее, чтобы повесить, и тут из нее выпало вот это.
Дерия протянула мне клочок бумаги, который я сохранил. Большая часть нацарапанных на нем строчек была вычеркнута. Уцелевшие мы оба знали наизусть.
— Как красиво! — прошептала Дерия, но тут же залилась краской и постаралась перейти на деловую скороговорку: — Надо купить тебе записную книжку, очень удобно для работы, ее можно носить…
— Я больше не пишу стихов.
— Знаю, это ведь хокку, правда? Оно такое…
Я закрыл ей ладонью рот, и сначала в ее синих глазах не было и тени страха. «Тсс!»
Она поцеловала мою ладонь, и я ощутил влагу ее губ. И все же я не давал ей вымолвить ни слова. Пристально всматриваясь в ее синие глаза, я постарался навсегда запомнить, как они глядят на меня, как глядели прежде.
— Нам никогда не будет дано выбирать сроки, — сказал я. — Нам дано лишь выбирать — поступить так или иначе.
На лбу у нее пролегла морщинка. Но она не попыталась вырваться. Тогда.
— Но если вынести это за скобки, несомненными остаются только две вещи. Первая: я люблю тебя. И вторая: я — агент ЦРУ.
Я отнял руку; улыбка Дерии погасла, лоб наморщился, глаза сузились, словно стараясь увидеть невидимое.
— Что?
— Я — шпион Центрального разведывательного управления. С тех самых пор как бросил учебу. Мне так или иначе хотелось попасть сюда, я знал китайский, с семи лет занимался боевыми искусствами, поэтому у меня были причины попасть сюда, смешаться с местным населением и… И делать то, что мне по силам. Под глубоким прикрытием. Только в посольстве да еще несколько чиновников знают, что я где-то тут. Я изъездил всю Азию. В Управлении меня называют «неофициальным прикрытием». А на жаргоне — Крутым Парнем, или Асом. Я…
— Так ты шпион? — Она отступила на шаг.
Я оказался между ней и лестницей. Утвердительно кивнул.
— Это не шутка? — прошептала она.
— Ни в коей мере.
Ее лицо попеременно то вспыхивало, то бледнело, выражение его стало жестким.
— Я! Мы! А в конечном счете оказывается, что ты шпион?
— Этого никто не предполагал! Никто не предполагал, что я вот так влюблюсь в тебя!
— Как приятно узнать, что ты не трахаешься с людьми за деньги!
Она ринулась к лестнице; пропади они пропадом, эти туфли, сейчас ей хотелось сломя голову бежать отсюда куда угодно. Я опередил ее. Загородил выход.
Глаза выдавали охвативший ее страх.
— Дерия, я расскажу тебе все, что ты захочешь, — сказал я, снова нарушая все инструкции. — Но прежде позволь мне рассказать то, что тебе знать необходимо.
Я пододвинул стул к лестнице. Кивнул ей, чтобы она села. Остерегаясь мне перечить, она опустилась на жесткий стул. Я сел на кровать. Создавалась иллюзия, что моя любимая может броситься вниз по
