его казни тоже.
— Кто же против него взбунтовался?
— Томас Хауард. — Это был один из представителей восходящей знати, присоединившийся к Ричарду в надежде на выгоду и теплое местечко. — Это он отправился на корабли и организовал мятеж. Впрочем, команды так или иначе колебались, стоит ли выходить в море. Они, собственно, восстали против власти Риверсов. Ведь многие простые люди прямо-таки ненавидят наше семейство.
— Неужели Эдвард погиб? — прошептала я, все еще не в силах до конца осознать силу этого удара, ведущего к нашему возможному поражению. — Мы потеряли Эдварда, потеряли флот, потеряли все те средства, которые он должен был сюда доставить! А я так надеялась, что Эдвард нас спасет. Он собирался подняться по реке, взять нас на борт и увезти в безопасное место. А тех денег, что были у него, нам с избытком хватило бы не только на то, чтобы нанять во Фландрии войско, но и заплатить всем тем, кто захочет нас поддержать. И потом, ведь его флот должен был открыть огонь по Лондону и прикрыть то судно, которое увезло бы нас отсюда по реке… Только бы наш брат спасся!
Екатерина явно была в смятении, но недолго; видимо, мое отчаяние заставило ее на что-то решиться. Она быстро сунула руку под плащ и подала мне какой-то клочок ткани — похоже, уголок носового платка.
— Что это? — удивилась я.
— Я отрезала это от салфетки герцога Ричарда, когда он обедал с моим мужем. Эту салфетку он держал в правой руке, он вытирал ею рот… — Екатерина потупилась. Она всегда боялась колдовства, боялась способностей нашей матери и никогда не хотела учиться тем магическим искусствам и умениям, которыми владели мы с матерью. — Я подумала, что тебе это может пригодиться, что ты могла бы этим воспользоваться… — Ее явно одолевали сомнения, и все же она уверенно заявила: — Ты должна остановить герцога Глостера! Его могущество растет с каждым днем. Вот мне и пришло в голову: вдруг ты сумеешь сделать так, чтобы он вдруг заболел?
— Ты отрезала это от салфетки герцога? — недоверчиво уточнила я.
Боже мой! Да ведь наша Екатерина ненавидела всякие колдовские штучки. Она никогда не соглашалась даже на гадание цыганки на ярмарке.
— Это ради Энтони, — горячо добавила сестра. — Я так за него боюсь. Я знаю, мальчиков ты уберечь сумеешь и непременно куда-нибудь их увезешь. Но Энтони сейчас во власти герцога Ричарда, и они оба, и Ричард и мой муж, люто ненавидят нашего брата. Они завидуют ему — из-за его учености, из-за его храбрости, из-за того, что все мы так его любим. И знаешь, они его боятся! А я так его люблю, нашего Энтони. Ты должна остановить герцога Глостера, Елизавета. Правда должна. Спаси Энтони.
Я сунула клочок ткани в рукав, скрывая его от глаз всех, даже моих детей.
— Хорошо, предоставь это мне, — ответила я сестре, — а сама выкини из головы все мысли об этом. У тебя слишком честное, слишком открытое лицо. По нему каждый сразу прочтет, что это моих рук дело. Так что немедленно перестань даже думать о мести.
Екатерина нервно хихикнула.
— Это правда, врать я никогда толком не умела.
— Вот и постарайся совершенно забыть о том, что ты мне только что посоветовала.
Мы подошли к дверям.
— Ступай с Богом, милая, — напутствовала я. — И молись за меня и наших мальчиков.
Улыбка тут же исчезла с лица Екатерины.
— Для нас, Риверсов, наступили черные дни, — прошептала она, — но я непременно буду молиться, чтобы ты уберегла своих детей, дорогая сестра. И себя тоже береги.
— Ничего, он еще пожалеет, что начал все это, — грозно произнесла я.
И вдруг умолкла — передо мной возникло странное видение: Ричард Глостер, совсем еще юный и напоминающий заблудившегося ребенка, бредет по бранному полю, но так ослаб, что не в силах даже меч поднять; он озирается в поисках друзей, но рядом никого нет; он ищет взглядом своего боевого коня, но и конь куда-то ускакал; он пытается собрать последние силы, но и сил у него не осталось. И на лице у него такое изумление и ужас, что любому впору его пожалеть…
Видение исчезло столь же внезапно, как и появилось. Екатерина тронула меня за руку.
— Что с тобой? Что ты так напряглась?
— Он пожалеет, что начал все это, — тихо, с угрозой повторила я. — Грядет конец — и самого Ричарда, и всего дома Йорков.
— И нас? — спросила Екатерина, вглядываясь в мое лицо, словно тоже могла увидеть то, что видела я. — И Энтони? И всех нас?
— Боюсь, что и нас тоже.
В полночь, в кромешной темноте, я встала с постели и достала тот кусок салфетки, который дала мне сестра. Я внимательно его рассмотрела и обнаружила следы пищи там, где герцог Глостер вытирал себе рот; я даже обнюхала эти следы, поднеся их к носу. Мясо, решила я, хотя Ричард всегда был весьма воздержан в пище, а вина и вовсе не пил. Я разодрала тряпицу на полоски, сплела их, превратив в некое подобие веревки, и туго обвязала ею правое предплечье — так туго, что оно заныло. Потом легла спать, а утром на моей белой руке красовался здоровенный кровоподтек, и пальцы затекли настолько, что, снимая свою «веревку», я даже застонала от боли. Бросив остатки салфетки в огонь, я почувствовала, как рука моя внезапно ослабела.
— Пусть и ты так же ослабеешь, утратишь всю свою силу, — сказала я, глядя на занимающееся пламя. — Пусть откажет тебе твоя правая рука, та, в которой ты держишь меч. Пусть утратит она способность сжимать оружие. Пусть каждый вдох застревает у тебя в груди. С каждым вздохом ты все сильнее будешь чувствовать, что задыхаешься, что тебя одолевают дурнота и слабость. Так сгори же — как горит сейчас этот лоскут!
И в ту же секунду обрывки салфетки вспыхнули и вскоре догорели дотла.
Рано утром ко мне явился мой брат Лайонел.
— Я получил от Королевского совета послание. Они умоляют нас выйти из убежища и отправить маленького Ричарда в Тауэр, чтобы он вместе с братом находился в королевских покоях, как подобает.
Я отвернулась к окну и долго смотрела на воду, точно река могла дать мне какой-то совет.
— Не знаю, — ответила я наконец. — Нет. Не хочу, чтобы оба мои принца оказались в руках у своего дяди.
— Но коронация, безусловно, состоится, в том нет никаких сомнений, — настаивал Лайонел. — Все лорды уже съехались в Лондон, для Эдуарда шьют парадные одежды, да и аббатство уже готово. Пожалуй, нам всем стоило бы сейчас покинуть убежище и занять свое законное место во дворце. А мы все прячемся здесь, словно в чем-то виновны.
— Герцог Ричард — один из сыновей Йорка, — напомнила я, нервно покусывая губу. — Он видел три солнца, горевших в небе, когда все три брата вместе скакали на битву и одержали победу. Зря ты думаешь, что Ричард так легко откажется от возможности править Англией. Зря считаешь, что он добровольно передаст всю власть в руки какого-то мальчишки.
— Мне как раз кажется, что Ричард будет править Англией от имени твоего сына, подчинив его себе, если, разумеется, тебя не будет рядом и ты этому не помешаешь, — резко заявил Лайонел. — Ричард посадит Эдуарда на трон, но будет использовать его как свою марионетку, превратившись во второго Уорика, во второго «делателя королей». Ему самому вовсе не нужен трон — он хочет быть регентом и лордом-протектором. Регентом он, впрочем, назовет себя сам. И, как я уже говорил, станет править страной от имени твоего сына.
— Нет. Эдуард будет королем с той самой минуты, как его коронуют, — возразила я. — И мы еще посмотрим, кого он тогда будет слушать.
— Но Ричард может отказаться сложить с себя полномочия регента до совершеннолетия Эдуарда. То есть пока мальчику не исполнится двадцать один год, а значит, он сможет управлять королевством по крайней мере в течение ближайших восьми лет. Нет, сестра, нам надо выйти отсюда, предстать перед Тайным советом и защитить свои интересы.
