Эдуард, женатый на ведьме, призовет себе на помощь из рек, ручьев и родников? Ланкастерцы слышали звуки битвы и пронзительные возгласы раненых, но не видели никого из своих лордов и даже командиров своих не могли различить в этом тумане. Ситуация на поле боя постоянно менялась, вокруг все было залито каким-то фантастическим полусветом; невозможно было даже понять, кто в данную минуту сражается рядом с тобой — враг или друг. Ланкастерцы сотнями бросали оружие и спасались бегством, прекрасно осознавая, что в этой войне пленных не будет. А это означало, что проигравшего ждет верная смерть.
Эдуард, прорвавшись в самый центр сражения, колол, рубил и резал, нанося удары направо и налево; рядом с ним Уильям Гастингс с обнаженным мечом в одной руке и с кинжалом в другой громовым голосом ревел: «Победу Йорку! Победу Йорку!» — и его солдаты верили этому кличу; впрочем, верили ему и воины Ланкастеров, на которых из тумана с фланга и с тыла обрушивались все новые и новые силы противника. К тому же ланкастерцы внезапно лишились своего предводителя: Уорик, почувствовав, что пора спасаться, велел пажу подать ему коня, взлетел в седло и галопом поскакал прочь.
Его бегство послужило сигналом к завершению сражения, к тому моменту рассыпавшегося на множество отдельных очагов. «Коня мне! Скорей! — крикнул Эдуард своему пажу. — Давай скорей сюда моего Фьюри!» Уильям Гастингс, подставив скрещенные руки, подсадил, точнее забросил своего короля в седло, затем и сам взлетел на коня и ринулся за своим дорогим другом и повелителем. А следом и все командиры Йорков помчались вдогонку за Уориком, громогласно его проклиная.
Моя мать со вздохом выпрямилась, и я помогла ей закрыть окно. Мы обе бодрствовали всю ночь и были очень бледны.
— Все кончено, — уверенно произнесла мать. — Твой враг мертв. Твой первый и самый опасный враг. Уорику больше не быть «делателем королей». Теперь ему предстоит встреча с иным Королем. Вот пусть и объяснит Царю Небесному, что и зачем он вытворял с нашим бедным королевством здесь, на земле.
— Как думаешь, мои мальчики живы?
— Да, живы, я в этом уверена.
Руки мои судорожно сжались, ногти впились в ладони, точно кошачьи когти.
— А Георг Кларенс? — осведомилась я. — Что ты знаешь о нем? Ну же, мама: он погиб на поле боя?
Мать улыбнулась.
— О нет, Георг, как всегда, на стороне победителя! Эдуард выиграл это сражение, а значит, Георг пока с ним. И тебе, возможно, еще придется простить Георгу гибель твоего отца и брата. А мне — забыть о мести и предоставить ее Господу нашему. Так что Георг, вероятно, проживет еще долго. В конце концов, он ведь родной брат короля. Неужели ты решилась бы убить принца королевской крови? Неужели ты смогла бы уничтожить законного наследника дома Йорков?
Я молча открыла свою шкатулку и вынула почерневший серебряный медальон, украшенный эмалью. Нажав на крохотный замочек, я достала оттуда клочок бумаги, оторванный от предсмертного письма моего отца. На этом клочке моей кровью были написаны имена: Георг, герцог Кларенс, и Ричард Невилл, граф Уорик. Это письмо отец послал моей матери, надеясь на скорый выкуп из плена, у него даже в мыслях не было, что эти двое, которых он хорошо знал чуть ли не с момента их появления на свет, окажутся способны погубить его, движимые одной лишь злобой. Я разорвала бумажку пополам и тот кусочек, где было написано имя Ричарда Невилла, скомкала в ладони. Я и в огонь клочок не бросила — просто швырнула на пол и замела в кучу мусора. Пусть даже имя его обратится в прах! А крохотный остаток отцовского письма с именем Георга я снова сунула в медальон, затем убрала медальон в шкатулку и бесцветным голосом сказала:
— Нет, мама, Георг долго не проживет. Даже если мне самой придется прижать к его лицу подушку и навалиться на нее всем телом, когда он, любимый брат моего мужа, будет в качестве гостя есть и спать в моем доме, находясь под моим покровительством. Нет, долго он не протянет! Не все сыновья дома Йорков неприкосновенны. И уж этого Йорка я непременно увижу мертвым! Даже если он будет сладко спать в своей постели в лондонском Тауэре, вскоре я все равно увижу его труп!
Всего два дня провела я с Эдуардом, когда он вернулся домой после той битвы. За эти два дня мы вновь перебрались в королевские покои Тауэра, поспешно вычищенные и вымытые. Вещи бедного Генриха так и валялись кучей в сторонке, а сам Генрих, этот несчастный безумный король, вернулся в свои старые «палаты» с решетками на окнах; он тут же опять опустился на колени и стал молиться. В эти два дня Эдуард ел так, словно голодал несколько недель подряд, и долго, с наслаждением, точно сама Мелюзина, плескался в глубокой продолговатой ванне. В первую же ночь он грубо овладел мною, взял меня, как солдат проститутку, без малейшей нежности, и тут же крепко заснул. А пробудившись, сразу объявил жителям Лондона, что многочисленные истории о якобы выжившем Уорике не соответствуют действительности, поскольку он, Эдуард, собственными глазами видел его обездвиженное тело. Уорик был убит, когда бежал с поля брани, как последний трус. Эдуард приказал выставить труп Уорика в соборе Святого Павла, чтобы каждый мог удостовериться: великий «делатель королей» мертв.
— Но бесчестить его я не стану, — заявил Эдуард.
— Ланкастерцы отрубили твоему отцу голову, надели ее на пику и выставили у ворот Йорка! — напомнил ему Георг. — Да еще и бумажную корону на нее нацепили. Надо и нам надеть голову Уорика на пику и выставить у Лондонского моста, а тело его четвертовать и разослать по всему королевству.
— Отличная идея! Тем более что это твой тесть, — вмешалась я. — Как думаешь, твоя жена спокойно отнесется к тому, что ты лишил ее отца не только головы, но и конечностей? Ведь ты, по-моему, сам клялся лорду Уорику в вечной любви и преданности?
— Пусть родные Уорика похоронят его честь по чести в Бишемском аббатстве, — решил Эдуард. — Мы не дикари. И с погибшими не воюем.
Два дня и две ночи мы провели вместе, но Эдуард все ждал гонца и по-прежнему держал свое войско в полной боевой готовности. Наконец гонец прискакал и сообщил, что Маргарита Анжуйская высадилась в Уэймуте; прибыв слишком поздно, она не смогла оказать поддержку своему союзнику, но вполне готова и в одиночку сражаться во имя своих высоких целей. И почти сразу же стали поступать вести о том, что взбунтовалась почти вся Англия. Лорды и сквайры из числа тех, что не пожелали поднимать людей ради Уорика, сочли своим долгом поддержать королеву и ее войско, явившихся на битву с нами, ее заклятыми врагами, удерживающими в плену короля Генриха. Пошли разговоры о том, что грядет самое последнее и самое значимое сражение, которое в итоге положит конец этой бесконечной войне. Уорик мертв, так что никаких посредников не осталось; теперь королева Маргарита выступала против короля Эдуарда, королевский дом Ланкастеров — против королевского дома Йорков. Каждому человеку в стране предстояло сделать свой окончательный выбор, и многие выбрали Маргариту Анжуйскую.
Эдуард приказал тем лордам, что остались ему верны, явиться во дворец полностью экипированными и привести с собой максимально возможное количество вооруженных людей. Также король потребовал от каждого города без исключения прислать ему войско и деньги на его содержание.
— Мне снова приходится уезжать от тебя, — сказал мне Эдуард на рассвете. — Береги моего сына. Береги его, что бы ни случилось!
— А ты береги себя, — ответила я. — Что бы ни случилось.
Эдуард кивнул, взял меня за руку, поднес к губам мою ладонь и сложил пальцы так, словно заключил в них свой прощальный поцелуй.
— Ты же знаешь, что я тебя люблю, — улыбнулся он. — Знаешь, что и сейчас я люблю тебя не меньше, чем в тот день, когда увидел на обочине дороги под дубом. Ведь знаешь?
Я кивнула. Говорить я не могла. Мне показалось, что он прощается со мной навсегда.
— Вот и отлично, — заметил Эдуард и добавил: — Если дело будет плохо, немедленно бери детей и уезжай во Фландрию, в Турне. Ты помнишь, как зовут владельца того суденышка? Помнишь? У него и спрячешься.
— Я помню, — прошептала я. — Не тревожься, все будет хорошо.
— Это уж как Господь захочет.
С этими словами Эдуард резко повернулся и вновь отправился на битву с врагом.
