которого сам он предал. Георг имел представление, что живу я в нищете, в полутемном подвале. Он был в курсе и, возможно, даже ощущал, что я за ним наблюдаю, что я, презрительно прищурившись, смотрю на него — на того, кто некогда звался Георгом Йоркским, а теперь превратился в осыпаемого милостями родственника Ланкастеров.
Я почувствовала, как мать ласково накрыла ладонью мою руку.
— Не желай им зла, — предостерегла она, — иначе к тебе же оно и вернется. Лучше немного подожди. Я уверена: Эдуард уже на пути к нам. Я ни на минуту в нем не сомневаюсь! Только на этот раз все будет как в страшном сне. Помнишь слова нашего Энтони? Действительность порой напоминает те жуткие тени, что мы сами отбрасываем. Сейчас главное, чтобы Эдуард собрал достаточно большую и мощную армию, способную победить Уорика.
— Как же он сможет ее собрать? — спросила я, глядя в окно на ликующую столицу, готовую, похоже, признать власть Ланкастеров. — С чего он хотя бы начнет?
— Эдуард постоянно поддерживает связь с твоими братьями и с прочими нашими родственниками. Он копит силы, и помни: он никогда не проигрывал сражений!
— Но Эдуард никогда не бился с Уориком! Ведь это Уорик научил его всему, что он знает о ведении войны.
— Но Эдуард — король, — очень серьезно возразила мне мать, — даже если кто-то и утверждает сейчас обратное. Он был коронован и помазан; невозможно отрицать, что именно твой муж — правитель Англии, даже если в данный момент на королевском троне и сидит кто-то другой, тоже коронованный и помазанный. Но Эдуард удачлив, а Генрих — нет. Возможно, в этом-то и дело, и все в итоге сводится именно к такому простому условию: достаточно ли тот или иной человек удачлив. Йорки — династия, безусловно, везучая. — Мать улыбнулась. — И потом, у Эдуарда есть мы. И мы всегда можем пожелать ему добра и удачи. Ничего плохого не будет даже в небольшой порции колдовства, если это вернет Эдуарду фортуну. А уж если наша помощь вкупе с нашими чарами не улучшит шансов на победу, тогда их ничто не улучшит.
ВЕСНА 1471 ГОДА
И моя мать немного поколдовала: сварила отвар из ячменя и, высунувшись в окно, вылила его в реку, почти беззвучно бормоча над ним слова заклятия; затем бросила в очаг какой-то порошок, и огонь сразу стал зеленым, а над ним заклубился темный дым. В последнее время, даже помешивая кашу для детей, моя мать все нашептывала какие-то тайные молитвы, перед сном непременно дважды переворачивала подушку и, отгоняя несчастье, каждый раз шлепала друг о друга подошвами туфель, прежде чем их надеть.
— Неужели все это хоть что-нибудь значит? — спросил у меня как-то мой сын Ричард Грей, искоса поглядывая на свою бабушку, которая в тот момент как раз плела магическую косу из лент, что-то над ней приговаривая.
— Иногда, — ответила я, пожав плечами.
— Так значит, это колдовство? — как-то нервно уточнил Ричард.
— Отчасти.
Уже где-то в марте моя мать вдруг уверенно заявила:
— Эдуард возвращается! И это совершенно точно.
— У тебя был вещий сон? Ты что-то предчувствуешь?
Мать засмеялась.
— Нет, мне наш мясник сказал.
— Господи, ты больше слушай мясников! Лондон полон всевозможных слухов.
— Это верно, но наш мясник получил весточку от одного человека из Смитфилда, который обслуживает суда, что плавают во Фландрию и обратно. Так вот, тот человек собственными глазами видел, как небольшой флот на всех парусах спешил в северном направлении, хотя погода была самая что ни есть отвратительная, и на одном из кораблей развевался флаг Йорков с эмблемой сияющего солнца.
— Значит, Эдуард планирует вторжение?
— И возможно, в эту самую минуту уже вторгается.
Как-то в апреле глубокой ночью я услышала на улицах ликующие крики и, вскочив с постели, бросилась к окну. Почти сразу одна из служанок аббатства загрохотала в дверь кулаками, а когда я ей открыла, влетела в комнату и завопила, путаясь в словах от возбуждения:
— Ваша милость! Ваша милость! Это он! Король! Нет, не король Генрих, а другой король. Ваш! Король Йорк! Король Эдуард!
Меня вдруг затрясло. Я плотнее завернулась в ночной капот и растерянно коснулась заплетенных на ночь кос.
— Он здесь? В городе? Это его так радостно приветствуют?
— Да, он здесь, и весь город его встречает, — снова затараторила служанка. — Люди зажигают факелы, освещая ему путь, и с пением бросают к его ногам золотые монеты. И к ногам его воинов тоже. Судя по всему, король направляется прямо сюда!
— Мама! Елизавета! Ричард! Томас! Девочки! — закричала я. — Вставайте! Одевайтесь! Ваш отец идет сюда! Он возвращается к нам! — Я схватила служанку за руку. — Скорей! Принеси мне горячей воды и мое лучшее платье. Брось возиться с дровами, это сейчас неважно. Кто из нас теперь останется сидеть в этом курятнике и греться у жалкого очага?
Я вытолкнула служанку из комнаты, еще раз приказав принести горячей воды, распустила косу и стала расчесывать волосы. Тут ко мне вбежала маленькая Елизавета. Испуганно тараща свои и без того большие глаза, она засыпала меня вопросами.
— Сюда что, плохая королева идет? Да, мама? Неужели плохая королева уже здесь?
— Нет, милая! Нет! Мы спасены. Твой родной отец решил нас навестить! Разве ты не слышишь, как радостно его приветствуют?
Я поставила Елизавету на стул возле зарешеченного окошка в двери, затем быстро умылась теплой водой и высоко подняла волосы, собрав их в тугой узел под головным убором. Служанка принесла мне нарядное платье и стала помогать завязывать ленты, все время в них путаясь. Тут мы и услышали громоподобный стук в дверь. Это мог быть только он, Эдуард. Елизавета тут же с пронзительным возгласом спрыгнула со стула и бросилась отворять, но испуганно отскочила, когда Эдуард вошел в комнату: он показался ей гораздо более высоким и мрачным, чем она его запомнила. Зато я бросилась к мужу, как была, босиком, и моментально оказалась в его объятиях. Он крепко прижал меня к себе, поцеловал и потерся колючим подбородком о мою щеку.
— А где наш сын? — сразу спросил Эдуард. — Как он? Здоров? Крепок ли?
— И здоров, и крепок. Ему только что исполнилось пять месяцев! — сообщила моя мать, внося в комнату тщательно запеленатого Малыша. Мать склонилась перед Эдуардом в глубоком реверансе и торжественно его поприветствовала: — Добро пожаловать домой, сын мой Эдуард! Ваше королевское величество!
Эдуард нежно отодвинул меня в сторону и шагнул к своей теще. Я и забыла, как легко и изящно он двигается — будто танцует! Он взял сынишку на руки, шепнув моей матери: «Благодарю вас!» — но, по- моему, вовсе ее не видел. Мой муж видел только своего сына. Разбуженный светом, маленький Эдуард открыл темно-голубые глаза и широко зевнул, разинув розовый ротик; потом как-то очень серьезно посмотрел в лицо своему отцу, словно отвечая на внимательный, изучающий взгляд серых глаз.
— Мой сын… — тихо промолвил Эдуард. — Прости меня, Елизавета! Прости, что тебе пришлось рожать его здесь! Я бы ни за что на свете этого не допустил…
Я молча кивнула.
— Ты уже окрестила его? И назвала Эдуардом, как я хотел?
— Да, как ты хотел.
