честно, он был совершенно прав в отношении меня.

Но вскоре — кто мог бы предсказать такое? — все опять переменилось. Королева Маргарита, наша драгоценная Маргарита Анжуйская, в полном отчаянии скрывшаяся во Франции, исчерпала почти все свои ресурсы и, не имея собственной армии и пребывая в полной растерянности, согласилась заключить союз с этим змеем Уориком, своим старинным недругом и в недавнем прошлом злейшим врагом всех Ланкастеров. Но что еще более поразительно, она позволила своему единственному сыну и наследнику Эдуарду, принцу Уэльскому, жениться на младшей дочери Уорика Анне. Устроив это брак, родители молодоженов моментально договорились о совместном вторжении в Англию, намереваясь, очевидно, устроить своим детям кровавую баню по случаю медового месяца, а затем попытаться возвести их, сына Ланкастера и дочь Уорика, на английский престол.

Итак, с неизбежностью заката солнца близился конец правления Йорка. Граф Уорик и герцог Георг Кларенс, высадившись на английский берег, двинулись на север. Уильям Херберт тут же созвал своих вассалов и поспешил на помощь королю, но встретиться с армией Эдуарда не успел: близ Банбери, на Эджкот-хилл, он заметил вражеское войско, и ему стало ясно, что бой неизбежен. К сожалению, в тот день его сопровождал мой сын — никогда не прощу этого Херберту, хотя он всего лишь исполнял свой долг. Как и подобает благородному лорду, он взял с собой подопечного, чтобы дать юноше почувствовать вкус войны и насилия, дать ему урок настоящей битвы; все это вполне соответствовало традиции, но ведь то был мой сын, мой драгоценный сын, мой единственный сын! Мало того — мне невыносимо даже вспоминать об этом, но это чистая правда, — в тот день мой сын впервые надел воинские доспехи, впервые взял в руки копье. А потом… вскочил на коня и отправился сражаться за Йорка. Да, мой сын сражался за нашего врага Йорка, бок о бок с моим заклятым врагом Хербертом!

Все, впрочем, завершилось очень быстро, как бывает всегда, если во время схватки осуществляется воля Божья. Уорик и Георг выиграли бой благодаря численному превосходству, и Уорик сполна насладился властью, беря в плен всех подряд, в том числе и самого Уильяма Херберта. Собственно, Уорик и без того уже был запятнан кровью, и без того прослыл флюгером, так что очередное совершенное им преступление никого не удивило. Он приказал обезглавить Уильяма Херберта прямо на поле брани, и, вполне возможно, мой сын собственными глазами видел, как убивают его опекуна.

Меня, впрочем, гибель Херберта даже обрадовала. Я ничуть не сожалела о нем. Он не только отнял у меня сына, но и воспитал его так, что Генри полюбил его, как родного отца. Во всяком случае, Херберт явно был ему гораздо дороже меня. И я понимала: этого я тоже никогда не прощу! Так что, повторяю, я была даже рада, что он умер.

— Нам надо забрать Генри к себе, — сказала я мужу, когда новость о гибели Херберта достигла наконец наших ушей, правда в виде различных сплетен и слухов. — Бог знает где сейчас мой мальчик. Если у графа Уорика, то безопасность ему наверняка обеспечена. С другой стороны, если бы он был там, Уорик, конечно же, известил бы нас, верно? А что, если Генри вынужден скрываться? Или ранен? Или…

Голос у меня сорвался. Этого выговорить я просто не смогла, хотя мне показалось, что страшное слово все же прозвучало — беззвучно, но так ясно, будто было начертано в воздухе.

— Ничего, вскоре все будет известно, — попытался успокоить меня муж. — Не волнуйся, если бы Генри погиб или был ранен, нам бы немедленно сообщили. Ведь о гибели Херберта мы услышали очень быстро.

— Нам надо забрать Генри, — настаивала я.

— Хорошо, я съезжу за ним, — согласился супруг. — Но тебя на этот раз с собой не возьму: слишком много на дорогах вооруженных людей; одни бегут с полей сражений, другие просто ищут наживу. Этот Уорик вновь принес в Англию тревогу, опасность и беспорядки, и теперь один Бог ведает, когда все это закончится. Тебе, дорогая, придется посидеть дома. Мало того, я еще и дополнительную охрану здесь оставлю на тот случай, если вдруг поблизости объявится какая-нибудь банда.

— Но мой сын…

— Херберт наверняка объяснил мальчику, как вести себя, если битва завершится не в их пользу. И наверняка велел кому-нибудь позаботиться о Генри в случае чего. Так что я поскачу прямиком к леди Херберт и постараюсь все выяснить, а уж затем, если будет нужно, отправлюсь в Эджкот. Не тревожься, Маргарита, я непременно отыщу твоего сына.

— Да, отыщи его и поскорее привези сюда!

Сэр Генри помолчал, явно колеблясь, потом все же продолжил:

— Не уверен, что мы сможем поселить его здесь. Все будет зависеть от того, кого назначат его новым опекуном. Мы не можем просто так забрать мальчика себе.

— Но раз Йорк потерпел поражение, кто теперь будет это решать?

— Ланкастер, я полагаю, — улыбнулся муж. — Вспомни, победа теперь на вашей стороне. Теперь всем на свете будет распоряжаться твой дом. И Уорик, я думаю, с той же легкостью вернет Генриха на трон, с какой некогда его оттуда скинул; потом, пожалуй, именно Уорик и станет править страной, пока принц Эдуард не достигнет совершеннолетия. А может, и дольше.

— Значит, победа теперь на нашей стороне? — неуверенно уточнила я.

Мой сын пропал, его опекун был казнен, так что ощущения победы у меня не было, скорее — ощущение усилившейся опасности.

— Ну да, — подтвердил муж, однако и в его голосе не чувствовалось радости. — Так или иначе, выиграл Ланкастер, то есть, очевидно, и мы тоже.

Ранним утром, когда мой осторожный муж уже собирался выехать из дома, мы получили письмо, и я узнала каракули Джаспера.

Все, что происходило дальше, казалось мне сном, таким же светлым и ярким, какие бывали у меня в детстве, когда я до исступления молилась, мечтая о видении Господа или Богоматери. Мы плыли на барке Стаффорда вниз по Темзе; гребцы равномерно вздымали весла под негромкий рокот барабана; мой сын, стоя на носу судна, во все глаза смотрел, как толпы людей на берегу приветствуют наш развевающийся на ветру штандарт. Люди старались получше разглядеть моего сына, понимая, что именно он — следующий законный наследник престола. Мы миновали Вестминстер; видя окна его нижних этажей, находившиеся почти на уровне воды, я думала о том, что где-то там, в жалком убежище, прячется от своих врагов бывшая королева Англии Елизавета Вудвилл, знаменитая красавица и жена Эдуарда Йорка, и гадает, встретится ли она когда-нибудь со своим мужем. У нее отняли трон и власть, она одинока и не знает, доведется ли ей обнять супруга. Жестокая фортуна бросила ее вниз, зато меня снова подняла. А что, если сейчас Елизавета наблюдает в одно из этих темных маленьких окошек, как мимо проплывает судно с моим штандартом? Я даже вздрогнула при мысли об этом, словно почувствовав на себе ее взгляд, взгляд злой колдуньи, и, пожав плечами, постаралась стряхнуть с себя эти безосновательные страхи. Я — дочерь Божья, Его избранница, я принадлежу к дому, который Он благословил, так что Елизавета Вудвилл может оставаться в своем убежище, пока не сгниет! Мне безразличны и ее судьба, и судьбы ее красавиц дочерей!

Мой сын Генри, по-прежнему стоявший на носу судна, обернулся ко мне с застенчивой улыбкой.

— Помаши людям рукой, — предложила я. — Им будет приятно, что наша семья сумела вернуть себе и честь, и славу, и былую власть. Покажи им, что и тебе нравятся их радостные приветствия.

Слабо махнув рукой, он тут же смущенно отступил назад, под навес, над которым развевалось знамя Стаффорда, расшитое алыми розами Ланкастеров, и, потупившись, сказал:

— Госпожа матушка, ты всегда и во всем была права, но я не понимал этого и должен теперь просить у тебя прощения.

Сердце мое забилось так сильно, что я невольно прижала руку к груди.

— И в чем же это во всем я была права?

— В том, что мы — члены великой семьи, а король Генрих — наш истинный король. Раньше я совершенно не понимал этого. Ты много раз говорила об этом, госпожа матушка, но я отказывался