Гвинет; ее лицо было белым как мел, в руке она держала какое-то письмо.

— Мы не сумели разобрать, кому оно адресовано, — пролепетала горничная. — Читать-то никто из нас не умеет.

— Ладно, давай сюда, — ответила я. — Видишь, моя гувернантка спит.

И глупая служанка тут же протянула мне письмо, хотя адресовано оно было именно моей гувернантке, на нем даже стояла пометка «лично в руки». Послание было запечатано перстнем Джаспера Тюдора; я сломала печать и развернула лист. Джаспер писал из замка Пембрук.

— Что там написано? — осведомилась Гвинет, глядя на меня с испугом.

— Ничего особенного, — обронила я; эта ложь так легко сорвалась с моих губ, что ее, должно быть, вложил в мои уста сам Господь, желая помочь, а значит, она и ложью-то считаться не могла. — Джаспер сообщает, что они еще немного задержатся в замке Пембрук и вернутся позже, чем рассчитывали.

После этого я закрыла дверь у нее перед носом, а сама вернулась в постель, поглаживая свой вздувшийся живот, уже довольно большой и отчетливо выступавший у меня под платьем. «Ладно, слугам я передам эти новости позже, вечером, — думала я. — Сначала надо решить, что и как сказать им и как мне самой поступить».

И я прибегла к верному способу: стала прикидывать, как на моем месте поступила бы Жанна д'Арк. Пожалуй, сейчас самое главное для меня — позаботиться о судьбе сына, будущего короля Англии. А Эдмунд с Джаспером сами о себе позаботятся. Я же должна обеспечить безопасность своему малышу, укрывшись за стенами неприступной крепости, чтобы, по крайней мере, — даже если Черный Херберт и впрямь сюда прискочит и предъявит права на земли Тюдоров, — суметь сохранить жизнь ребенку.

Но при одной лишь мысли о том, как Уильям Херберт идет против меня со всем своим войском, мне стало не по себе. И я, соскользнув на пол и опустившись на колени, начала молиться Пресвятой Богородице, шепотом вопрошая:

— Как же мне быть? — Пожалуй, никогда в жизни мне так не хотелось услышать прямой и ясный ответ. — Ведь здесь мы и защитить себя толком не сможем, вокруг замка Ламфи даже настоящей крепостной стены нет, да и воинов-то у нас раз-два и обчелся. А в Пембрук ехать нельзя, потому что там, по словам Джаспера, свирепствует чума, да я толком и не знаю, где этот Пембрук находится. Но если Херберт все-таки нападет на нас, как же нам спастись? А вдруг он возьмет меня в заложницы и потребует выкуп? Может, нам все-таки попробовать добраться до Пембрука? Но вдруг по дороге меня прихватит? Вдруг начнутся роды? Или путешествие плохо скажется на будущем ребенке?

Но я так и не услышала ни слова в ответ.

— Пресвятая Дева Мария, помоги мне, посоветуй, подскажи! — молила я.

Ничего. И эта тишина показалась мне на редкость тягостной.

Вздохнув, я снова задумалась: а как поступила бы Жанна д'Арк, если бы находилась перед столь опасным выбором? Что бы она сделала на моем месте? Или, будь я Жанной, обладай я ее мужеством, как я повела бы себя?

Осторожно поднявшись с колен, я решительно подошла к спящей гувернантке и с наслаждением тряхнула ее за плечо так, что она моментально проснулась.

— Вставайте, — велела я. — У нас много дел. Мы отправляемся в замок Пембрук.

Мой муж домой так и не вернулся. Уильям Херберт даже выкуп за него не потребовал, а ведь Эдмунд был наследником семейства Тюдор и отцом моего будущего ребенка. В те времена всеобщая неуверенность была столь сильной, что никто не мог бы определить, сколько стоит Эдмунд Тюдор. Кроме того, как мне стало известно, мой муж был болен. Херберт держал его в замке Кармартен как пленника. Мне Эдмунд не написал ни строчки — видно, не нашел, что сказать жене, которую считал почти ребенком; я тоже ему не писала, и мне сказать было нечего.

В замке Пембрук я в полном одиночестве ждала осады; мы не пускали к себе никого из города, опасаясь заразы. Я отлично понимала, что мне, возможно, придется удерживать этот замок под натиском врагов, даже не догадываясь, куда послать за помощью, поскольку Джаспер постоянно переезжал с места на место и был неуловим. У нас, правда, имелось вдоволь и еды, и оружия, и воды. Ложась спать, я клала под подушку ключ от разводного моста и опускной решетки в крепостных воротах, но вряд ли в полной мере представляла, как мне поступить в случае военных действий. Я ждала возвращения мужа, надеялась, что он хотя бы намекнет мне, что делать, но от него по-прежнему не было никаких известий. Мне не терпелось увидеть хотя бы Джаспера, потом я стала мечтать, что меня спасет мой свекор, Оуэн Тюдор, случайно проезжая мимо. Но на самом деле меня не покидало ощущение, что все мои планы и надежды разбиваются о глухую, неколебимую стену, и я, оказавшись за этой стеной, теперь всеми на свете забыта. Я молила Пресвятую Деву Марию направить меня, указать, что мне делать, ведь и ей во время беременности довелось пережить немало тяжких испытаний, вот только ко мне и не думал являться Святой Дух, дабы объявить всему миру, что я есть сосуд Божий. Я рассудила, что, судя по всему, никакого Благовещения у меня не будет. И действительно, все слуги в доме, даже наш священник, даже моя гувернантка были поглощены только собственными бедами и тревогами, все только и говорили о том, что странный сон нашего короля так и не кончается, а борьба за власть между королевой и регентом становится все более яростной. Это двоевластие давало возможность негодяям всех сортов совершать кражи и другие преступления, поскольку в стране, по сути, не имелось законного правителя. В Уэльсе тоже было неспокойно: сторонникам Херберта стало известно, что братья Тюдоры потерпели поражение, Эдмунд взят в плен, его брат Джаспер скрывается, а его молодая жена, полумертвая от страха, в полном одиночестве торчит в фамильном замке Пембрук.

В ноябре мне наконец доставили послание, адресованное лично мне, леди Маргарите Тюдор. Письмо было от моего деверя, Джаспера Тюдора; впервые в жизни он сподобился мне написать. Дрожащими руками я развернула листок, однако там было всего несколько строк, никаких лишних слов.

Я встречала Джаспера у ворот, и мне сразу бросилось в глаза, как сильно он изменился. Он потерял брата, почти близнеца, которого любил больше всего на свете. Он спрыгнул с коня столь же легко и грациозно, как делал это Эдмунд, но теперь по каменным плитам двора простучала лишь одна пара подбитых железом сапог. И мне стало ясно: всю оставшуюся жизнь Джаспер будет прислушиваться, не раздастся ли поблизости знакомый звук шагов брата, но ответом будет лишь тишина. Лицо моего деверя было мрачным, запавшие глаза смотрели печально, когда он впервые, как взрослой даме, поцеловал мне руку. А потом опустился передо мной на колени и молитвенно сложил руки, словно давая мне клятву верности.

— Я потерял брата, ты — мужа, — тихо произнес Джаспер. — Клянусь, если у тебя родится мальчик, я стану заботиться о нем, как о своем родном сыне, и всегда буду беречь и охранять его. Я готов жизнью своей заслонить его от опасности. Ради покойного брата я сделаю все, чтобы его сын взошел на английский престол.

Мне даже стало немного не по себе, поскольку глаза Джаспера были полны слез, и этот огромный взрослый мужчина по-прежнему стоял передо мной на коленях.

— Благодарю тебя, — промолвила я и огляделась, по-прежнему испытывая крайнюю неловкость.