примечаний, в которых автор называет источники. Большинство примечаний касательно прямых доказательств геноцида евреев – это свидетельские показания и признания виновных, а также заверенные письменные свидетельства Поэтому Батц попадает в точку, заявляя, что существование холокоста вообще невозможно без процессов [199].
Поскольку – как уже подчеркивалось – для доказательства геноцида нет улик ни одного немецкого документа, ни одного трупа, орудия преступления, вообще ничего, то после войны державы- победительницы, а позже их немецкие марионетки поручили судам добыть доказательства для легенды о геноциде миллионов евреев в газовых камерах, от которых не осталось ни малейшего следа. Суды, выполню задание, пользовались разными методами. Судя по Гёссу и охранникам из Дахау, западные союзники при необходимости тоже не чурались физических пыток, как и их советские друзья, чтобы добыть нужные показания, хотя в целом они действовали помягче. Из обвиняемых на Нюрнбергском процессе «военных преступников» физическому воздействию подвергся лишь Штрейхер [200], к другим применялась более тонкая тактика.
Целью Нюрнбергского процесса и всех последующих в связи с холокостом было сделать убийство 6 миллионов евреев историческим фактом. О степени личной ответственности того или иного обвиняемого организаторы процесса договаривались по ходу дела. Лишь немногим из обвиняемых с самого начала не оставляли никаких шансов. Так было с Гансом Франком, генерал-губернатором Польши, – на управляемой им территории находилось не менее четырех «лагерей уничтожения» и потому раскаяние ему не помогло бы. Зато такая важная персона, как Альберт Шпеер, министр вооружений, избежал виселицы, признав геноцид и выказав соответствующее раскаяние. Выйдя из тюрьмы в 1966 году, Шпеер написал мемуары, принесшие ему большие деньги, где при каждом удобном случае заявлял, что всю правду узнал только по окончанию войны. За эту наглую ложь Шпееру платили до самой смерти, хотя, отвечая за военную промышленность, он лучше других должен был знать, что происходит с депортированными, Но если бы перед Нюрнбергским трибуналом Шпеер стал бы отрицать холокост, его бы, наверное, повесили. После освобождения он 14 оставшихся лет жизни играл недостойную роль обратившегося злодея, раскаявшегося нациста, которого для групп туристов-евреев выводили в качестве ученого медведя. Рудольф Гёсс вел себя мужественнее и потому умер в заключении.
Следовательно, на процессах о холокосте большинству обвиняемых предлагалось сотрудничество в обмен на относительно мягкое наказание: досрочное освобождение или даже оправдание и прекращение процесса. Обычно обвиняемые сваливали вину за геноцид евреев на умерших или исчезнувших людей. Стоит в связи с этим рассказать о Вильгельме Хёттле.
В 1942 году Хёттль за коррупцию и мошенничество попал в черный список СС, а после войны сотрудничал с американской контрразведкой. В Нюрнберге он заявил, что Эйхманн, в отделе которого он работал в войну, говорил ему о 6 млн. убитых евреев.
Как соучастнику Хёттлю грозила виселица или по крайней мере многолетнее тюремное заключение, но с его головы не упал ни один волос. Американцы за столь мягкое отношение, несомненно, потребовали ответной услуги – привести улики по холокосту и идеальным козлом отпущения стал Эйхманн, считавшийся в те годы бесследно пропавшим [201].
Так в мифе о холокосте довольно рано появилась фамилия Эйхманна. В 1936 году Эйхманн поступил в отдел IV Б 4 (еврейские дела) Управления безопасности. Будучи оберштурмбанфюрером (подполковником), он занимал шестое место в служебной иерархии.
Когда осенью 1941 года началась массовая депортация евреев в трудовые лагеря Польши и России, Эйхманн много занимался ее организацией. В стране, где царят правовые принципы, его бы, возможно, привлекли к суду за пособничество по делу о лишении свободы. Но ведь сами американцы не собирались отдавать под суд тех, кто интернировал во время войны американских японцев – приказ есть приказ.
В 1960 году, нарушив международное право, Эйхманна похитили из Аргентины, где он жил в эмиграции. Израиль поступил так по двум причинам. Прежде всего процесс, разумеется, вызвал у евреев в Израиле и за его пределами истерию по поводу холокоста и дал Израилю прекрасную возможность еще сильнее сплотить евреев и израильтян. По мнению Рассинье, не последнюю роль, похоже, сыграла материальная заинтересованность. По первоначальному соглашению Западная Германия должна была после 1962 года прекратить выплату репараций евреям Устроив сенсационный показательный процесс, где на скамье подсудимых рядом с Эйхманном незримо сидела бы Германия, у немцев снова пробудили бы комплекс вины и их заставили бы и дальше платить репатриации [202].
Вот почему типичного бюрократа возвели в ранг чудовища нашего века. В числе обвинителей Эйхманна выступали также свидетели, клявшиеся, будто видели в Берген-Бельзене газовые камеры, в которые уже никто из историков не верил [203] Эйхманна казнили 31 мая 1962 года, и немцы до сего дня платят репатриации.
Зачем в Германии до сих пор устраиваются процессы над «нацистскими преступниками»? Назовем причины. В ГДР политические структуры создали советские оккупационные власти, в ФРГ они появились под присмотром и при участии западных оккупантов, прежде всего США. Естественно, американцы хотели, чтобы возникшее с их благословения половинчатое немецкое государство никогда не встало снова на позиции, противоречащие в главном их курсу. Позже в ФРГ политическая элита начала самовоспроизводиться. Подобная тенденция характерна для всех иерархических структур: в католической церкви атеиста или вольнодумца никогда не назначат кардиналом, а в Политбюро КПСС не мог пролезть человек, сомневавшийся в святости марксизма-ленинизма. Горбачев мог замахнуться на догмы, лишь пробравшись наверх.
Во время холодной войны для правящего слоя ФРГ было очень опасно идти на столкновение с США, которые одни могли защитить от агрессивных советских поползновений. Все немецкие канцлеры от Аденауэра до Шмидта верили поэтому – пусть в общих чертах – в холокост, а если не верили, то благоразумно воздерживались от публичного выражения своих сомнений. Чтобы иметь защиту со стороны США, западные немцы решили играть роль образцового ученика атлантистов, что влекло за собой моральную ответственность. Эта ответственность, кроме репатриаций Израилю и пенсий – вполне, по мнению автора, справедливых и морально оправданных, – бывшим узникам концлагерей включала в себя проведение «процессов над военными преступниками». Если бы немцы от них отказались, то «мировая общественность», т.е. в первую очередь контролируемая сионистами пресса США, отреагировала бы страшно шумной антинемецкой компанией. Как американские сионисты могут изолировать государство, официально дружественно к США, убедительно продемонстрировало дело Вальдхайма. Годами управлямая сионистами пресса обливала морем помоев президента Австрии за его явно придуманные военные преступления, вынудив в конце концов Министерств юстиции США объявить Вальдхайма «персоной нон грата», а глав некоторы западных государств – не встречаться с ним из-за страха быть заподозренными в «антисемитизме». Покончил с бойкотом лишь президент Чехословакии Вацла Гавел, порядочный и мужественный человек, что среди политиков является редким исключением.
Процессы «военных преступников» и «лагерных палачей» в ФРГ, наряду внешнеполитическим, имели также важное внутриполитическое значение. Вновь и вновь подчеркивая уникальную в мировой истории жестокость нацистского режима, они одновременно оправдывали парламентскую демократию, которую упрекали в том, что она появилась в Западной Германии лишь в результате военной победы союзников. Наконец, ужасы концлагерей были хорошим способом вытравливания патриотизма в народе, в особенности у молодежи. На каждом процессе через судебные залы пропускали огромное число школьников, дабы задавить в молодом поколении последние следы национального чувства, самоуважения и заставить его согласиться с внешней политикой Бонна, которая полностью была подчинена интересам Вашингтона.
Эти процессы были продолжением «перевоспитания», которыми занимались после войны западные державы, прежде всего США. Они содействовали укреплению послевоенного порядка, основанного на двух постулатах: вина за войну лежит только на Германии (и Японии) и нацистская жестокость, главным образом уничтожение 6 млн. евреев, в истории не имеет аналогий.
Из сказанного видно, что цель процессов была не выяснение индивидуальной вины, а чисто политической. Напрашивается параллель – сталинские показательные процессы в СССР и Восточной Европе, от которых западногерманские процессы отличаются, правда, отсутствием пыток и казней.
Разумеется, нельзя утверждать, что все обвиняемые были невиновны – среди них, без сомнения, имелись живодеры и убийцы. Однако вопрос: кто из обвиняемых был виновен, а кто нет, являлся полностью
