– Как можно так уступать глупости? – возмущался он.

А ловкий Обманщик, пряча под сенью длиннейшего носа усмешку, исподтишка издевался над всеми и, как на театре, приговаривал в сторону:

– Здорово же я обвожу всех вокруг пальца! С любой сводней могу потягаться! Дикую чушь проглотят у меня, как миленькие.

И давай снова кричать:

– Да не вздумает никто возражать, не то изобличит свою глупость!

И славословия пошлой толпы стали еще громче. Андренио поступал, как все вокруг. Но Критило, не в силах сдержать негодование, обернулся к безмолствовавшему Дешифровщику и сказал:

– Доколе будет он злоупотреблять нашим терпением и доколе ты будешь молчать? Что за наглое издевательство!

– Э, не горячись, – отвечал тот, – подожди, пока скажет само Время, оно, как обычно, вступится за правду. Скоро чудище повернется задом, и тогда услышишь, как будут его поносить те, что сейчас превозносят.

Так и произошло. Едва только Обманщик удалился со своим дифтонгом из орла и осла – орла мнимого и осла несомненного, – как в тот же миг послышались иные речи.

– Клянусь, – говорил один, – никакой он не талант, а тупой скот!

– Эх, и дураки мы были! – говорил другой.

Тут уж все осмелели, стали возмущаться:

– Видано ли такое надувательство?

– Ведь правда, слова путного мы от него не слыхали, а хвалили Да, если он – осел, то и мы достойны седла.

Между тем Шарлатан возвратился, суля показать еще более замечательное диво.

– Сейчас, – говорил он, – я представлю вам не что-нибудь, а знаменитого великана, молвою воспетое чудо! Рядом с ним Энселад и Тифей [587] – жалкие тени! Должен, кстати, предупредить, что всякий, кто будет величать его великаном, преуспеет, – наш герой осыпет его почестями, одарит поместьями, пожалует тысячи, десятки тысяч дохода, титулы, чины, посты. А тому, кто не признает его гигантом, придется худо: ему не только не достигнуть милостей, его постигнут кары, поразят громы. Внимание, внимание, глядите все, вот он выходит, вот появляется. Смотрите, смотрите, как он велик!

Раздвинулся занавес, и вышел человечек, которого и на высоком помосте едва было видно Росточку был как от локтя до ладони, сущая малявка, пигмей – и обликом и делами.

– Почему же вы не приветствуете его? Почему не восхваляете? Орите, ораторы, пойте, поэты, пишите, писатели, все возглашайте: «О, славный, о, знаменитый, о, великий!»

Все в изумлении переглядывались: «Помилуйте, какой же это гигант! Какой же это герой?»

Но орава льстецов уже затянула дружным хором:

– О да, о да, гигант, гигант, величайший на земле! О, великий государь! О, храбрый полководец! О, мудрейший министр!

И тотчас градом посыпались на них дублоны. Историки теперь писали не истории, но панегирики, даже сам Пьер Матье. Поэты грызли ногти, выдумывая красивые слова. Охотника опровергнуть ложь не находилось, все наперебой вопили:

– О, гигант, о, великий, о, величайший! – и каждый ждал подачки, домика или дачки, и в самой середке сердца своего говорил себе: «А ловко я лгу! Ведь вовсе не велик, сущий карлик. Но – что поделаешь! Попробуй сказать, что думаешь, шиш получишь! А так – я одет-обут, ем-пью всласть и моя власть, вроде бы и я большой человек, а он-то – какое мне дело, каков он на самом деле. И пусть меня порицают, все равно скажу «гигант!»

Андренио туда же – поплыл по течению, кричит:

– О, гигант, гигант, гигант!

И тут же посыпались на него дары дорогие, монеты золотые, а он приговаривает:

– Вот что значит уметь жить!

Критило в отчаянии молвил:

– Коли не выскажусь, я лопну.

– Помалкивай, – сказал Дешифровщик, – себя погубишь. Погоди, вот повернется гигант спиною, увидишь, что тогда будет.

И он был прав – едва гигант сыграл свою роль и отправился в костюмерную, где переодеваются в саван, как все в один голос заговорили:

– Ну и дураки мы! Никакой он не гигант, а пигмей, ничем не хорош и цена ему грош!

И давай друг над другом насмехаться.

– Что за обычай, – сказал Критило, – при жизни говорить одно, после смерти другое. Когда человека уже нет, совсем иные речи! Да, велика дистанция меж тем, кто над нашими головами, и тем, кто под нашими ногами!

Обманы новоявленного Синона [588] на том не кончились. Теперь он ударился в другую крайность, стал выводить к публике людей выдающихся, настоящих гигантов и выдавать их за карликов – мол, ничего не стоят, ничтожества, сущие нули. И опять все поддакивали, и