Она так долго мечтала об этой минуте. Ведь если бы тогда в Мессине он взял ее, она бы приняла это с радостью, отдавшись на волю страсти, им же разбуженной. Но она смутилась от его прямоты. Минута настала, а она оказалась неготовой к ней. Сердце билось так, словно хотело выскочить из груди. Во рту стало сухо.

— Ну же, Алуетт, — услыхала она и, подчинившись его воле, забыв обо всем на свете, шагнула к нему ближе, потом еще ближе.

— Что вы делаете? — шепнула она, когда он опять обнял ее и прижал к себе и она ощутила на лице его теплое дыхание.

— Прелестная Алуетт, я буду целовать вас до тех пор, пока у вас не подогнутся колени, — сказал он, — и ласкать ваши груди, пока соски не станут совсем твердыми. А потом я сниму с вас платье и все остальное, буду гладить вас, пока вы не станете совсем влажной, не застонете и не захотите принять меня. Тогда я положу вас на кровать совсем без ничего, такой, какой сотворил вас Создатель, и возьму вас, а вы будете кричать от счастья.

Он ласкал ее словами, обещая ей наслаждение и возбуждая в ней желание. Все страхи и сомнения бесследно пропали, и Алуетт подчинилась ему без оглядки в ожидании того, что он насытит ее своей любовью.

Он взял ее лицо в ладони, приподнял его и поцеловал, медленно и заботливо обучая первым шагам в искусстве страсти. Он коснулся языком ее пухлых губ, и они открылись перед ним. От его поцелуя у Алуетт стало горячо в животе, а руки, которые раньше она не знала куда девать, обвились вокруг его шеи, и она принялась гладить его длинные густые кудри. Она выгнулась, когда его руки отпустили ее лицо и одна захватила ее грудь, опаляя ее как огнем, сквозь тонкое платье, и ее соски, как он и предсказывал, немедленно затвердели, хотя он прикоснулся только к одной груди, а другая рука скользнула вниз по спине и прижала ее животом к нему, так что она почувствовала, как сильно он ее хочет. Стон сорвался с ее губ, когда он стал целовать ее подбородок и длинную нежную шею.

Когда же он начал раздевать ее, бормоча ласковые слова, колени у нее совсем ослабели и она подумала, сумеет ли устоять на ногах до положенного срока. Юбка скользнула на пол. Потом к ней присоединилась рубашка, и Алуетт ощутила прикосновение теплого воздуха от жаровни к пылающей коже.

— Господи, Алуетт, какая же ты красивая! — шепнул он, когда она предстала перед ним нагая.

Взяв ее на руки, он отнес ее к кровати и бережно уложил на нее, не забыв укрыть простыней. Алуетт услыхала шорох снимаемых одежд.

Когда Рейнер лег рядом с ней, она вздохнула.

— Я бы хотела вас видеть.

Она сказала это совсем не таким голосом, каким говорила обычно, потому что горло ее пересохло словно от жажды, однако она была уверена, что ее пальцы все расскажут ей о нем.

— Я же урод, разве вы не знаете? — весело отозвался он. — Однако свечу я не буду гасить, потому что вы прекрасны, мой маленький Жаворонок.

Жаворонок! Вот как он ее зовет. Рейнер не стал мешать ей исследовать его тело и лежал смирно, пока ее теплые пальчики касались его плеч, мускулистых рук, плоского твердого живота, бедер, затрепетавших от ее нечаянной ласки.

— Нет, ты красивый! — шепнула она. Тогда он взял ее руку и ласково направил ее туда, где он больше всего ждал ее, и она с радостью ощутила, какой он горячий и как дрожит в ее руке, как пульсирует, набираясь сил.

— Теперь ты знаешь, что я люблю тебя, да? спросил Рейнер и прижался к ней.

Коленом он раздвинул ей ноги, провел рукой по бедрам и скользнул внутрь, с восторгом ощущая, как она повлажнела, и принимая это за подтверждение вспыхнувшего в ней желания. По ней не видно было, чтобы она испугалась, зато она все сильнее жаждала его, пока его пальцы ощупывали ее изнутри, и он лег на нее, чтобы еще какое-то время помучить ее возбуждающими прикосновениями, недостаточными, чтобы лишить ее девственности, но достаточно сильными, чтобы излить в нее немного семени и заставить ее двигаться в такт с ним.

Она чуть не задохнулась от наслаждения, когда его сильное тело без всяких помех встретилось с ее телом и его мудрые прикосновения побуждали ее взбираться все выше и выше по винтовой лестнице наслаждений. Никакого страха не было и в помине. Она чувствовала, будто вся горит и взорвется, если он не потушит пожар у нее внутри.

— Рейнер, пожалуйста, — шепнула она ему на ухо, с трудом переводя дыхание.

— А, ты уже, любимая, — выдохнул Рейнер ей в шею. — Обними меня… Будет больно… Но это только раз…

И выставив вперед подбородок, он рванулся вперед.

Она решила, что это чудо, сотворенное любовью, доказательство его нежности, подарившей ей радость и избавившей ее от боли, о которой, она слышала, болтали служанки.

На мгновение он остановился, посмотрел на повернутое к нему лицо и не увидел на нем ничего, кроме любовной истомы. Неужели?.. Нет. Его мозг отверг всякую возможность лжи, ибо с самой первой минуты она была подчинена его страсти. Он с удовольствием наблюдал, как она подчиняется его ритму, как сладко замирает в предчувствии высшего наслаждения. Медленно-медленно подводил он ее к последней черте, пока она изо всех сил не вцепилась ему в спину, и тогда он обрушился на нее со всей своей долго сдерживаемой страстью, добиваясь, чтобы огонь, сжигавший ее изнутри, рассыпался на тысячи пылающих искорок. И потом, не дав ей окончательно успокоиться, он излил себя в ней, громко повторяя ее имя.

Он заснули, не сумев расстаться.

Рейнер открыл глаза, зажег свечу и снова лег рядом с ней. Алуетт тоже открыла глаза и прижалась к нему.

— Алуетт, я люблю тебя.

— Я тоже.

Никакими словами она не могла описать того, что чувствовала по отношению к Рейнеру де Уинслейду! И уже, кажется, начинала жалеть о том, сколько времени потратила впустую на ненужную борьбу с собой, и чуть не заплакала, подумав, что еще немного, и ей бы никогда в жизни не испытать ничего подобного. Бедные монашки! Она никогда не расстанется с ним! Ни за что на свете!

Алуетт тихонько рассмеялась, вспомнив еще об одной важной вещи.

— Рейнер! Простыни. Что подумает Инноценция? А аббат?

Ей говорили, что в первую ночь всегда бывает кровь, а утром после свадьбы окровавленные простыни с гордостью выставляют напоказ. Аббат наверняка удивится, когда простыни отдадут в стирку, ведь он принял их за мужа и жену. 6 Л Грант 6*

Рейнер едва не поперхнулся от неожиданности. Что ей сказать? Нет, хватит лжи. Ему достаточно и того, что она словами подтвердила свою невинность.

— Инноценция поняла, что мы будем спать вместе после того, как я не спустился к ним, проводив вас сюда. А о простынях не беспокойтесь. На них нет крови.

Они лежали в темноте и молчали. Так прошло несколько долгих минут.

— Но… я же девушка! Я пришла к тебе чистой! Правда, я не почувствовала боли, но…

— Алуетт, любимая, какие пустяки! Всякое бывает, если девушки катаются на лошадях или играют в разные игры. Может, вы просто забыли…

Он сам знал, как фальшиво звучат его слова. Она же слепая, значит, не было никаких скачек, да и играть она как следует не могла. Но, что бы ни случилось, это не имеет никакого значения.

Алуетт не успокоилась, и он вздохнул, услыхав ее приглушенные рыдания.

— Я говорила вам, что со мной не все в порядке. Я проклята. Наверное, злой дух…

— Чепуха! — уверенно сказал он. — Плевать мне на учение Святой Церкви. Нет никаких демонов, лишающих девиц невинности. Алуетт, я вам верю. Я знаю, вы в первый раз узнали радости плоти. И, — он обнял ее за плечи и прижал к себе, — я горжусь тем, что стал вашим учителем в любви.

Он хотел было вновь растормошить ее, но она так тихо лежала, когда он поцеловал ее в щеку, что ему показалось, она уснула.