Монтезума был одет в широкую четырехугольную мантию, называемую тильматли; она состояла из прекрасной бумажной ткани и укреплялась у шеи узлом вышитыми концами. Ноги были обуты в полубашмаки с золотыми подошвами, привязанными ремнями, осыпанными золотыми украшениями. Сверх того, вся мантия и обувь сверкали драгоценными камнями, а голова украшалась лишь одним пучком зеленых перьев – цвета царского достоинства.

Кортес требовал, чтобы все испанцы оказывали Монтезуме царские почести, и только когда безмолвная процессия скрылась в покоях Кортеса, испанские солдаты осмелились высказать несколько насмешливых замечаний о владыке ацтеков. Хотя Монтезума был в руках Кортеса куклой, с помощью которой он хотел править Мексикой, Кортес только сегодня впервые выразился с презрением о пленном царе, назвав его собакой.

– Посылают ли ему подданные его все еще всякие лакомства? – спросил один из вновь прибывших воинов своего соседа.

– Вот уже две недели, как он должен довольствоваться солдатским столом, – ответил воин. – Может быть, он будет жаловаться Кортесу. Да, если бы вы только видели, – продолжал он, обращаясь к толпе воинов, служивших раньше в отряде Нарваеса, – как благодушествовал этот Монтезума! Повара его – настоящие артисты, но, к сожалению, не обладают искусством приготовлять из ничего что-либо съедобное. Если бы вы только видели эту массу блюд из дичи, живностей и овощей!

А печения из маисовой муки, яиц и мельчайшего сахара из алоэ! Рядом с его столовой всегда находились две темнокожие девицы; они обязаны были печь свежие, сдобные булки и вафли. Шоколадную пену с ванилью носили к нему в больших кувшинах, и в те славные времена он выпивал этого напитка неимоверное количество. Для него лично приготовляли ежедневно пятьдесят кувшинов, а для придворных – две тысячи. На его столе ежедневно появлялись все лакомства Нового Света. Скороходы доставляли ему дичь с гор, свежие, только что собранные плоды из tierra caliente и свежую морскую рыбу! Главный повар командовал целой армией скороходов.

– А верховный жрец тоже не отставал от него! – перебил другой воин. – Да будет проклята эта королевская трапеза, на которую подавалось мясо принесенных в жертву людей!

– Правда ли это? Неужели ацтеки людоеды? – раздалось несколько голосов среди бывших солдат Нарваеса.

– Разумеется! – возразил один бывший воин. – Как они ни культурны, как ни искусны, но все-таки они настоящие людоеды, хотя и не съедают людей таким диким образом, как караибы на Антильских островах. Жрец убивает жертву, вырывает из груди сердце, а мясо раздает вельможам при торжественных случаях. Чем знатнее ацтек, тем жесточе. Вы не верите? Спросите товарищей! Я нисколько не преувеличиваю. Взгляните-ка туда через двор. Видите тот большой храм над нашей крепостью? Это храм бога войны. Там находится отвратительный идол, вымазанный кровью несчастных жертв. Там же стоит и дракон с окровавленной мордой, внутри которого сохраняются всякого рода гнусные орудия пытки. Это ад, а не храм. Однажды, когда мы были там наверху, я не поленился сосчитать черепа, украшающие стены и крыши этого храма… Да, эти изверги язычники любят такие украшения! И как вы думаете, сколько черепов я насчитал? Меня даже теперь пробирает холодная дрожь… Сто тридцать шесть тысяч! Да оно и неудивительно! Я слышал от одного знатного вельможи, что в этой стране ежегодно приносят в жертву проклятым идолам сорок тысяч человек.

Среди толпы раздались крики негодования, и прибывшие воины окинули мрачным взглядом теокалли, возвышавшийся над замком Ахаякатль. В теокалли находились жертвенники бога войны Мекситли, в честь которого и самый город назывался Мексикой.

– Правда ли, что вы уже поделили между собой сокровища Монтезумы? – спросил один воин из отряда Нарваеса.

– Конечно! Видишь там маленький дом, где стоит караул? Там хранится доля короля.

– Значит, мы опоздали!

– Ну, вам нечего еще унывать. Взгляните на этот обширный город, на эти дворцы, храмы! Тут найдутся еще целые груды золота. Правда, сначала надо взять город!

Но бывшие солдаты Нарваеса приуныли, они не ожидали такого положения дел. Им казалось, что их, как мышей, заманили в западню, в которой золото служило одной приманкой.

Виллафана оставил своих товарищей. Он хотел видеть Авилу. «Мне надо сейчас поговорить с ним! – думал он. – Может быть, он теперь будет восприимчивее к хорошей вести с родины».

Перед домом Альварадо стояла стража. Виллафана знал, что Авила находится там, и просил доложить о себе.

– Подожди там, в портике. Тебя позовут!

Он вошел туда. От Альварадо и Авилы его отделяла только тонкая ковровая стена; пол портика был устлан коврами, и Виллафана подкрался к стене и стал подслушивать.

Раздался сильный голос Альварадо:

– Нет, Авила, этого я не перенесу! Мне и теперь еще слышатся гневные слова Кортеса: «Вы плохо исполнили свою обязанность. Вы не оправдали моего доверия. Вы поступили как сумасшедший!» А в чем состоит моя вина? Ацтеки составили заговор, чтобы перерезать всех нас и освободить Монтезуму, а я предупредил их, приказав перерезать самых знатных из них в то время, когда они собрались на свой священный праздник и предались религиозной пляске. Ведь я повторил только то, что Кортес сделал в Холуле. Разве он там пролил меньше крови? Разница только в том, что успех был на его стороне!

– Успокойся, Альварадо, – говорил Авила. – Кортес был взволнован. Он простит тебя…

– Простит?! – вспылил Альварадо. – Разве я провинился?

– Нет, но надо же поставить себя в положение Кортеса… Но подожди, кто-то спрашивал меня. Я посмотрю, там ли он. Ему незачем слышать, что говорят начальники.

Виллафана поспешно отошел к противоположной стороне портика.

– Подойди ближе, – сказал ему Авила, показываясь у входа.

Виллафана повиновался. Увидев перед собой солдата, Авила обратился к нему, как к подчиненному, он принадлежал к тем военачальникам, которые намеревались ввести в войска более строгую дисциплину.