— Вагнер сумел выразить в этой музыке великий германский дух. В каждой ноте — мощь, в каждой музыкальной фразе — душевное и физическое здоровье, в каждом пассаже — жажда могущества и власти! — Гитлер качнул головой. — Нет, я решительно не знаю ни одного другого композитора, который был бы равен Вагнеру по таланту. Впрочем… — Художник быстро глянул на хмурого собеседника. — Не пора ли нам поговорить о деле, господин Вольф?

— Да, — сухо ответил Егор. — Пожалуй. Мне понравился ваш пейзаж, Адольф. И я с удовольствием взглянул бы на другие ваши работы.

— Это возможно, — кивнул Гитлер. Он вытер рот салфеткой, скомкал ее и бросил в пепельницу. Посмотрел на Егора в упор своими странными глазами, которые вдруг изменили цвет и теперь казались почти карими. — Но я хотел бы узнать: зачем вам мои картины? Вы ведь не галерист.

— Я купил новый дом, — сказал Егор, — и стены его пока выглядят слишком пустыми. Кроме того, у меня есть знакомые галеристы, которым я могу порекомендовать ваши творения. Если, конечно, они мне понравятся.

— Что ж… — Глаза Адольфа снова заблестели и просветлели. — Я буду рад показать вам свои работы.

— В таком случае — идем?

— Идем, — кивнул Гитлер.

Егор расплатился за обед, и они вышли из трактира на улицу. Волчок огляделся по сторонам. Улица была пуста. Он взял Гитлера левой рукой за плечо, резко повернул его к себе и коротко и хлестко ударил кулаком в челюсть. Потом подхватил на руки и быстро оттащил в кусты жимолости.

— Профессор! — хрипло прошептал он. — Пора!

Пространство перед лицом Егора стало стремительно сгущаться. Запахло озоном. В воздухе проступили очертания квантовой ловушки, которую они с профессором называли «почтовым ящиком». Профессор спроектировал и собрал квантовую ловушку, чтобы переносить материальные объекты сквозь время, и с виду эта штука была похожа на микроволновку с прозрачными стенками.

Через несколько секунд полупрозрачный ящик, повисший в воздухе, стал таким же реальным, как все окружающие предметы. Егор протянул руку и нажал на клавишу, расположенную с правой стороны панели. Полупрозрачная дверка бесшумно скользнула вверх. Егор достал из «почтового ящика» циркониевый браслет. Потом склонился над Гитлером и защелкнул браслет у него на правом запястье.

— Ворон окольцован, — сказал он тихо. И холодно добавил: — Вышибите этому ублюдку мозги, проф.

— Волчок! Волчок, ты в порядке?

Егор открыл глаза. Он сидел в ванне — всклокоченный, замерзший, сбитый с толку.

— Про… фессор.

— Да, Егор.

Седые волосы, лицо, испещренное глубокими морщинами, светлые глаза и черная полоска усиков над верхней губой.

— Как ты себя чувствуешь?

Егора знобило, а к горлу волнами подкатывала тошнота, однако жаловаться он не стал.

— Как все прошло, проф?

— Как нельзя лучше. Ты молодец, Волчок. Вылезай из ванны и одевайся. А я пока приготовлю тебе кофе. Тебе без молока?

— Без.

Егор завертел головой, ожидая увидеть поблизости Ребуса-Агадамова и его суровых охранников. Однако, кроме них с профессором, в лаборатории никого не было.

— А где наш лысый робокоп? — спросил Егор, зябко поводя плечами.

— Ушел. То есть уехал, учитывая способ его передвижения. — Терехов уже хлопотал возле кофеварки, стоя к Егору спиной. — У Ребуса сейчас одна забота — разыскать носителя, в голову которого мы с тобой переместили разум будущего фюрера.

Егор отцепил от головы и тела электроды, выбрался из ванны с маслянистой жидкостью и пошлепал босыми ногами к душевой кабинке.

…Спустя десять минут он уже сидел за столиком, одетый и причесанный, а профессор, попыхивая зажатой в зубах трубкой, подливал ему в чашку кофе.

— Пей-пей, — говорил он. — Кофеин для тебя сейчас — первое дело. Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Так, будто меня выжали. — Егор сжал горячую чашку ладонями и сделал глоток.

Кофе ароматной волной пробежал по пищеводу.

— Сколько времени я был в прошлом, проф?

— Если верить циферблату, то около сорока минут.

— Там, где я был, прошло часа полтора. Ребусу уже известно, в чье тело вселилась душа Гитлера?

— Душа? — вскинул брови профессор.

— Ну, да. А как это еще назвать?

Терехов нахмурился и покачал головой:

— Душа здесь ни при чем. Человеческое тело — это всего лишь носитель информации, как мини-диск или флэш-карта. И так же, как мы можем перебросить информацию с одной флэшки на другую, мы можем перенести личностный код человека из одного тела в другое.

Егор отпил кофе. Помолчал. Посмотрел на профессора исподлобья и негромко спросил:

— Зачем Агадамову понадобился Гитлер?

Профессор пожал плечами:

— Я не знаю. Он меня в это не посвящал.

— Но у вас должны быть какие-то предположения.

— Предположения есть.

— Ну так поделитесь ими со мной!

Терехов вынул изо рта трубку, посмотрел на нее задумчивым взглядом, снова сунул в зубы и проговорил:

— Ты знаешь, что Ребус курировал эксперименты со спиралевидным зеркалом?

— Я слышал об этом, но понятия не имею, что это такое.

— Это свернутый по часовой стрелке в полтора оборота гибкий зеркальный лист из полированного алюминия двухметровой высоты, внутри которого помещается кресло испытуемого и измерительная аппаратура. Академик Козырев, предложивший конструкцию спиралевидного зеркала, был уверен, что поверхность закрученного зеркала отражает видимые и невидимые энергии, «тонкие» излучения человека, а затем усиливает их. Кроме того, у спиралевидного зеркала есть принципиальная и важная особенность. Все отражения и лучи фокусируются в одной точке. Там, где находится испытуемый. Человек, помещенный внутри такого зеркала, испытывает самые разнообразные ощущения. Аномальные, психофизические… Порою ему кажется, что он видит прошлое, порою — что прорицает будущее. Он может заговорить на древних языках или чертить на стенках зеркала таинственные иероглифы, которые не принадлежат ни прошлому, ни настоящему. А иногда испытуемый приобретает новые свойства. Хотя это скорее побочный эффект исследований.

Егор выслушал Терехова с озадаченным видом, после чего поинтересовался:

— А при чем тут Гитлер?

— Точно не знаю. Но рискну предположить, что Ребусу для опытов понадобился человек, который вызвал великие потрясения, который находился в центре мысленных и душевных устремлений человечества и чья воля отразилась практически на каждом жителе планеты, а следовательно — породила огромное