Матильда слушала, но волновало ее не содержание рассказа, а тон: никогда голос Анны не звучал так правдиво.
– Шизофреническая работа. Все время говоришь на разных языках, откликаешься на разные имена, забываешь, где твоя родина, твой единственный дом – VIP-салон в самолете. Но главное – это страх, он преследует тебя повсюду, всегда.
Матильда моргнула, прогоняя сон. От усталости зрение у нее мутилось, лента дороги расплывалась, разваливалась на куски… Она снова спросила:
– Откуда ты родом?
– Я не помню точно. Но память вернется, я уверена, а пока будем держаться за настоящее.
– Но что же произошло? Как ты оказалась в Париже в образе работницы? Зачем изменила лицо?
– Обычная история. Я решила прикарманить последний груз. Наколоть моих нанимателей.
Она замолчала. Казалось, каждое воспоминание дается ей невероятным усилием воли.
– Это случилось в июне прошлого года. Я должна была доставить груз в Париж. Особая поставка. Очень ценная. Меня здесь ждал связник, но я выбрала другое решение. Припрятала героин и обратилась к пластическому хирургу. Думаю, в общем… скорее всего, в тот момент у меня были шансы преуспеть… К несчастью, пока я выздоравливала, кое-что случилось: нападение одиннадцатого сентября. На следующий же день таможни превратились в неприступные бастионы. Везде и повсюду производились обыски и проверки. Мне пришлось похоронить идею уехать с наркотиками, но я не могла оставить героин в Париже. Нужно было выждать, зная, что наниматели сделают все, чтобы меня найти…
Я спряталась там, где в принципе никому не пришло бы в голову искать беглую турчанку: среди своих. Среди нелегалок в Десятом округе. У меня было новое лицо и новый паспорт. Никто не мог меня обнаружить.
Голос Анны затих, как будто она внезапно выбилась из сил. Матильда попыталась поддержать угасающее пламя:
– Что случилось потом? Как полицейские нашли тебя? Они были в курсе насчет наркотиков?
– Все не так. В деталях не уверена, но в общих чертах припоминаю… В ноябре я работала в красильной мастерской. Под землей, в турецких банях. Ты подобное место и в страшных снах себе представить не сможешь. Это не твой мир. Они пришли ночью.
– Легавые?
– Нет. Турки, которых послали мои наниматели. Они
Матильда попыталась восстановить историю до конца, заполнить все пробелы.
– Как ты оказалась у Шарлье?
– Точно не скажу. Я была в состоянии шока. Скорей всего, полицейские обнаружили меня в банях, отвезли в комиссариат, потом в больницу… Так или иначе, но Шарлье сообщили о моем существовании. Работница, которой отшибло память. Нелегалка. Идеальная «морская свинка».
Анна задумалась, как будто пыталась взвесить достоверность собственного предположения, потом прошептала:
– Во всей моей истории присутствует невероятная ирония. Легавые ведь так и не узнали, кто я такая на самом деле, и невольно защитили меня от других, от турок.
У Матильды разболелись внутренности – страх и усталость сделали свое дело. Она все хуже видела дорогу, ей чудилось, что из-под колес то и дело вспархивают чайки.
В это мгновение впереди замаячили указатели кольцевого бульвара. На горизонте возник Париж. Матильда сконцентрировалась на серой ленте шоссе и продолжила допрос:
– Эти люди, которые тебя ищут, кто они?
– Забудь обо всем. Повторяю: меньше знаешь, лучше спишь.
– Я помогла тебе, – прошипела сквозь зубы Матильда. – Я защитила тебя. Говори! Я хочу знать правду.
Анна все еще колебалась. Это был ее мир – мир, в который она наверняка никого никогда не пускала.
– У турецкой мафии есть одна особенность, – произнесла она наконец. – Они нанимают убийц, которые когда-то были членами могущественной политической организации. Они называют себя Серыми Волками. Националисты. Фанатики крайне правого толка, которые верят в возрождение Великой Турции. Террористы, которых с детства обучали в военизированных лагерях. Думаю, ты понимаешь, что рядом с ними агенты Шарлье – просто скауты, вооруженные игрушечными пугачами.
ВОРОТА КЛИНЬЯНКУР.
ВОРОТА ЛА-ШАПЕЛЬ.
В голове у Матильды билась одна-единственная мысль: избавиться от бомбы на пассажирском сиденье на ближайшей стоянке такси. Вернуться в свою квартиру – удобную, безопасную. Проспать двадцать часов, проснуться утром и сказать себе: «Это был просто кошмар…»
Свернув к Ла-Шапель, она объявила:
– Я остаюсь с тобой.
– Нет. Это невозможно. Мне нужно сделать важное дело.
– Какое?
