не просто что-то разглядеть.

Мне кажется, если бы люди смотрели на суть и обращались к сути, было бы проще и честнее.

Я заметил, что люди не всегда честны. Откуда берется эта нечестность? Может быть, от страха, что суть твоя прозрачна и каждый может ее углядеть? Может быть, от этого напускается туман, размывается смысл и теряется суть?

Но неужели это так страшно, когда каждый видит, кто ты есть на самом деле?

Или страшно, что это толкает быть чище, честнее, прозрачнее?

Неужели это такой большой труд — сохранить свою чистоту? Неужели размывать и затуманивать суть проще?

Я знаю, я рассуждаю наивно. Мне трудно. Всегда было трудно. Всегда не хватало отца. Быть может, он объяснил бы мне то, чего я не понимаю? Быть может, он понял бы что-то и смог бы мне объяснить? Быть может, мы хотя бы поняли что-то вместе?

Он ведь хотел понять. Я знаю. Я слышал это. Я чувствовал.

Понял ли он? Или нет? Кто теперь ответит? И кто теперь объяснит, как человек может быть бесчеловечным. Ведь так не может быть. Это просто. Надо только вслушаться в слова и поймать суть.

Человек. Человечность.

Попробуйте. Может быть, если понять наконец суть, то все встанет на свои места. Люди вслушаются в слова и узнают, в чем неправы. И мир станет лучше. Нет?

Наверное, я думаю глупо, неправильно. Не знаю. Я ведь вырос не там и не так, чтобы понимать то, что для других просто.

— Итак, суть работы тебе ясна?

Мунлайт стоял посреди чистой, просторной комнаты и смотрел на старого хрена в генеральских погонах. «Старый хрен» не представился, и те, кто привел сюда седого, тоже обошлись без церемонии представления, потому Мун без зазрения совести прицепил генералу собственное погоняло. В глаза обращаться так к старому хрену он пока не рискнул, зато про себя думал о нем именно в такой тональности и получал от этого извращенное удовольствие.

Впрочем, стариком генерал не был. Полвека. Плюс-минус.

Мысль о том, что ему подфартило напоследок, издохла так же быстро, как возникла сутки назад. Хорошего от военных Мун не ждал. Нет, не то чтобы он ставил знак равенства между «военный» и «деревянный», но все без исключения нечастые стычки с армейскими наталкивали на мысль о том, что держаться от них лучше подальше.

Сейчас использовать это нехитрое знание на практике не получалось. Послать на фиг пяток человек с автоматами и попытаться держаться в стороне, особенно если все эти автоматы смотрят на тебя с разных сторон, было трудно. Уйти живым и здоровым оттуда, куда его привели, казалось невозможным.

Выбор выходил невелик: либо сотрудничать, либо подписать себе смертный приговор или, если очень повезет, срок в одном из исправительных заведений стран бывшего СССР. Где ему сидеть, «на Украине милой» или в каких-нибудь «диких степях Забайкалья», без него решат. Вот только вне зависимости от решения результат вряд ли понравится.

А направленные в живот автоматы были настолько красноречивы, что пришлось согласиться на то, на что изначально подписывался.

И он согласился, но не сдался. Потому всю дорогу до базы вояк Игроку, Сберкнижке или как там его на самом деле пришлось выслушать о себе столько ядовитых отзывов, сколько он не слышал, должно быть, за всю жизнь.

Первую скабрезность Мун отпустил в адрес белобрысого, готовясь заиметь по минимуму — разбитое лицо, по максимуму — отбитые почки. Но Игрок непристойность в свой адрес проглотил. После третьей подначки седой сообразил, что в нем нуждаются больше, чем можно предположить, и принялся отрываться по полной.

Белобрысый проглатывал язвительные гадости, а Мунлайт мстил за обман. Он трещал не замолкая всю дорогу. Снейк в отличие от приятеля шел молча со смесью усталого достоинства и наплевательства. С таким видом мог идти слон, сбежавший из зоопарка, пойманный и возвращающийся под конвоем обратно. Дескать, поймали вы меня только потому, что я не очень-то убегал, а иду я с вами исключительно от скуки.

База, на которую их привели, напоминала обычную сталкерскую деревушку. Только раскованности в поведении местных было поменьше.

Сталкеров подвели к аккуратному домику, остановили у крыльца. Обезоружили их еще у кордона, теперь же каждого ощупали со всей тщательностью, повытаскивав из карманов все, что было крупнее и прочнее спичечного коробка.

Внутри все было чисто и аккуратно. На мгновение Мунлайт почти забыл, где находится. Но память быстро вернулась, когда Снейка оттеснили в сторону, а его впихнули в какую-то дверь.

За дверью оказалась просторная комната и старый хрен в генеральских погонах, который первым делом выставил всех, оставив одного Муна. После чего плотно прикрыл дверь, вернулся к столу, оперся на край, скрестил руки на груди и, прицельно посмотрев на Мунлайта, задал тот самый вопрос:

— Итак, суть работы тебе ясна?

— Если считать, что суть работы заключается в том, чтобы довести дурака до…

— Да или нет? — жестко оборвал генерал.

Мун ухмыльнулся. Крысеныш старый пиписьками померяться вздумал? Так пусть командует своими дуболомами, Урфин Джус недоделанный.

— Если считать, — медленно, с расстановкой повторил Мунлайт, — что суть работы заключается в том, чтобы довести дурака до кордона и проконсультировать кучку ему подобных на тему достопримечательностей Зоны отчуждения, то да.

Генерал дослушал до конца, поигрывая желваками.

— Всё?

Седой кивнул. Лицо генерала сделалось суровым, черты будто окаменели. Глаза превратились в узкие щелочки, а взгляд стал колючим, словно на Муна смотрело пулеметное дуло через амбразуру.

— А теперь слушай и запоминай, сучий потрох, — холодно процедил генерал. — Я спрашиваю, ты отвечаешь. Четко и по делу. Треп оставь для девочек, понял? Не терплю болтовни.

— А я не терплю насилия, — беспечно отозвался Мунлайт, добавив в голос наигранно-плаксивые нотки, — у меня тонкая душевная организация, а вы, военные, такие грубые. Фи.

Генерал стиснул челюсти так, что скулы снова взбугрились. Фигура его покачнулась, отпрянула от столешницы. Старый хрен обошел стол кругом и лихо дернул ящик.

«Как в тридцать седьмом, — возникла лихая мысль. — Сейчас вынет пистолет и…»

Но генерал оказался оригинальнее. В руке мелькнула махонькая черненькая коробочка с короткой антенкой.

Мунлайт напрягся сильнее, чем если бы увидел пистолет. Рука генерала описала дугу и опустила рацию на стол. Пальцы разжались.

Мун уставился на коробочку. Ничего хорошего такая демонстрация не предвещала.

— Знаешь, что это? — удивительно спокойно спросил генерал.

— Шайтан-машинка, — в голосе седого появился липовый акцент. — Кнопка нажмёшь, и прилетит