Тарталья
Тогрул. Панталоне… друг!
Панталоне
Тогрул.
Панталоне. Он здесь, он жив и здоров, но он попал, он впутался с головой в страшную беду. Ну уж и дела… великие дела!.. Я вам все расскажу. Но как же все-таки вы попали в это место, которое находится за пределами мира?
Тогрул.
Панталоне. Эх, тайные средства, может быть, и годятся от мозолей, но не для того, чтобы спасти принца из этой беды. Глупости! Здесь надо другое! Если вы думаете, что дело идет о том, как вытащить репу, вы ошибаетесь.
Тарталья. Да скажи же, где он, где он, медлительный старик! Не надоедай ты нам!
Тогрул.
Панталоне. Он, наверно, неподалеку. Принц сейчас прогуливается, а затем вернется ко мне. Однако будьте уверены, что плачем и мольбами его отсюда вытащить не удастся. Но раз вы говорите, что у вас есть такие великие секреты, нам будет лучше спрятаться, чтобы он нас не заметил. Надо будет посоветоваться, подумать, решить. Здесь я не могу вам все сказать: это все великие тайны. Вы не нуждаетесь в отдыхе?
Тарталья. Разумеется, да. Ведь пластырь уже теряет свою силу, и я чувствую, что все слабею и слабею.
Панталоне. Какой пластырь?
Тогрул. Ах, пустяки. Идемте, Панталоне.
Панталоне. Спрячьтесь вон за той оградой, а я сейчас приду. Скажи, Тарталья, ты, кажется, говорил, что и Бригелла здесь? Где же он?
Тарталья. Да, да. Он где-нибудь здесь поблизости.
Панталоне. Вот дураки! Ведь если принц его увидит — игра проиграна! А какие секреты у визиря, дорогой братец?
Тарталья. О, удивительные! Слушай.
Панталоне. Чепуха! Впрочем, можем надеяться. Спрячьтесь где-нибудь поблизости. Если увидите принца, не попадайтесь ему на глаза, а если встретите Бригеллу, скажите ему, ради бога, если сумеете, чтобы он не показывался и ничего не говорил; пусть прямо придет к этой ограде. О, если бы небо устроило так, чтобы принц его еще не видел и нам удалось бы его вытащить из этой беды!
Тарталья. Эй, эй, Панталоне… а поесть? Вот это прекрасно: они покидают меня с пластырем на животе. Правда, он мог утолять голод в течение двух месяцев, но с те пор прошло пятьдесят девять дней и пять часов; еще несколько часов я могу терпеть, а потом упаду мертвым. А все-таки, какое превосходное свойство у этого пластыря! Скольким бедняками он был бы полезен! Отцы приходили бы домой с пластырем в кармане и, найдя свои семьи плачущими и голодными, вдруг — бац! — всем кусочек пластыря на живот, и сразу все спасены от нужды, в которой находились. Скольким актерам, скольким поэтам такой пластырь был бы манной небесной! О, если бы Масгомьери имел этот пластырь, он, наверное, разжился бы гораздо больше, чем со своим греческим бальзамом и элексиром Кавалера Бурри против ломоты в бедрах, потери аппетита и плохого пищеварения. Надо спрятаться, чтобы не быть обнаруженным; но я, однако, чувствую такой приступ голода, что готов сожрать целого быка.
Фаррускад
Тарталья
