Все с любопытством оглянулись на незнакомца и согласились, что в его лице, хоть и весьма умном, есть нечто нерешительное, смятенное, и это говорит об опасной болезни, о скрытой форме безумия.

? Мне думается, синьор Челионати, ? сказал Рейнгольд, ? что под «хроническим дуализмом» вы имеете в виду то странное помешательство, когда человеческое «я» раздваивается, отчего личность, как таковая, полностью распадается.

? Неплохо, сынок, ? сказал шарлатан, ? неплохо, и все же ты промахнулся. Мне хочется дать вам полное представление о странной болезни моего пациента, но боюсь, мне не удастся сделать это до конца ясно, четко и понятно, ибо вы не врачи и мне придется воздержаться от научных выражений. Ну да ладно, что выйдет, то выйдет. В первую очередь должен заметить, что писатель, который нас выдумал и которому мы, если действительно хотим существовать, должны во всем подчиняться, ни в коей мере не ограничил определенным сроком наше бытие, наши действия. Поэтому, не впадая в анахронизм, мне крайне приятно предположить, что из сочинений известного остроумнейшего писателя вы имеете понятие о двойном кронпринце. Некая принцесса, пользуясь выражением другого, тоже очень остроумного немецкого писателя, была в положении, противоположном тому, в каком находилась ее страна, то есть благословенном ? иными словами, была беременна. Народ с великим нетерпением ждал принца; но принцесса ровно вдвое оправдала это ожидание, родив двойню, двух прехорошеньких мальчиков, которых можно было счесть за одного, ибо они срослись заднюшками. Разумеется, придворный поэт уверял, будто природа не нашла достаточно места в одном человеческом теле, чтобы вместить все добродетели будущего престолонаследника; разумеется, министры успокаивали государя, несколько смущенного таким сугубым благословением, утверждая, что четырьмя руками легче удержать скипетр и меч, да и вообще вся соната управления, разыгрываемая в четыре руки, будет звучать более полно и мощно... Да! Невзирая на все это, возникло немало обстоятельств, наводивших на серьезные размышления. Начать с того, что стоило больших трудов изобрести удобную и вместе с тем изящную модель стульчика для известных надобностей, что вызвало естественную заботу о том, как разрешится в дальнейшем вопрос о наиболее удобной форме трона. Немало трудностей выпало и на долю комиссии, состоявшей из философов и портных, которая только после трехсот шестидесяти пяти заседаний установила самый удобный и вместе с тем самый красивый фасон двойных штанишек. Но что хуже всего, в обоих детях оказалось полное различие стремлений и мыслей, которое все больше обнаруживалось. Если один из принцев грустил, другой, наоборот, был весел, одному хотелось сидеть, а другому бегать ? словом, желания их никогда не совпадали. К тому же, нельзя было с полной достоверностью утверждать, что у того и другого какой-нибудь определенный нрав: ибо в постоянной противоречивой смене настроений одна натура, казалось, переходила в другую, чего и следовало ожидать: вместе с телесным сращением, обнаружилось и духовное, что вызвало между ними величайший разлад. Их мысли всегда были противоположны, и потому каждый не знал толком, думает ли то в данную минуту он или его близнец. И если уж это не путаница, то, значит, никакой путаницы вообще не существует. Теперь вообразите, что внутри у человека в качестве materia peccans [15] сидит такой наперекор мыслящий двойной принц, и вам станет понятна болезнь, о какой я говорю и действие которой выражается главным образом в том, что человек сам в себе не разберется.

В эту минуту к компании незаметно подошел красивый молодой человек, и так как все молча смотрели на шарлатана, словно ожидая продолжения, то молодой человек, учтиво поклонившись, сказал:

? Не знаю, господа, придется ли вам по душе, если я, непрошеный, примкну к вашему обществу. Обычно, когда я здоров и весел, мне всюду рады; но маэстро Челионати, верно, рассказал вам о моей болезни столько диковинного, что вряд ли вы пожелаете терпеть мое общество.

Рейнгольд от лица остальных заверил его, что он для них желанный гость, и молодой человек занял место в их кругу.

Шарлатан удалился, еще раз напомнив молодому человеку о необходимости соблюдать предписанную диету.

Как всегда бывает, ? стоило человеку уйти, и о нем тут же заговорили, расспрашивая молодого человека о его странном враче. Молодой человек уверял, что маэстро Челионати вынес из школы основательные познания, с большой пользой для себя слушал лекции в Галле и Иене, так что ему вполне можно доверять. И вообще он, по его мнению, очень хороший, порядочный человек; у него есть единственный, правда, большой недостаток: он слишком часто впадает в аллегорию, чем сильно вредит себе. Нет сомнения, что и о его болезни, которую он взялся лечить, синьор Челионати говорил самые диковинные вещи. Рейнгольд подтвердил, что, как выразился шарлатан, в молодом человеке сидит двойной принц.

? Вот видите, ? мягко улыбаясь, сказал молодой человек, ? вот видите, господа, это же чистейшая аллегория; между тем маэстро Челионати точно знает, чем я болен, знает, что я страдаю только болезнью глаз, которую нажил себе тем, что слишком рано начал носить очки. По-видимому, в моем хрусталике что-то сдвинулось, ибо, к сожалению, я часто вижу все наоборот: самые серьезные вещи кажутся мне смешными, а смешные, напротив, необычайно серьезными. И это зачастую вызывает у меня такой ужасный страх и головокружение, что я едва могу устоять на ногах. Для моего полного выздоровления, уверяет синьор Челионати, нужнее всего частые, энергичные движения, но боже мой, как мне за них приняться?

? Однако, любезный синьор, ? обратился к нему один из художников, ? я вижу, вы крепко стоите на ногах, и я знаю...

В эту минуту вошел человек, уже знакомый благосклонному читателю, ? знаменитый портной Бескапи. Он подошел к молодому человеку, низко согнулся в поклоне и произнес:

? Всемилостивейший принц!

? Всемилостивейший принц? ? повторили все хором и с изумлением взглянули на молодого человека.

Но тот со спокойным видом сказал:

? Случай против моего желания выдал мою тайну. Да, господа, я действительно принц, притом глубоко несчастный, так как тщетно домогаюсь прекрасного, могучего царства, предназначенного мне в удел. Вот почему я перед этим сказал, что лишен возможности делать предписанные мне движения: у меня нет своей земли, а значит, нет и места для них. Именно потому, что я ограничен столь тесным пространством, множество фигур путаются, беспорядочно мелькают у меня в глазах, кувыркаются вниз головой, так что я не могу ничего с полной отчетливостью разглядеть, а это для меня пагубно, ибо по своему душевному складу я могу существовать, только когда мне все ясно. Однако с помощью своего врача, а также сего достойнейшего из министров, я надеюсь в счастливом союзе с прекраснейшей принцессой вновь обрести здоровье, величие и мощь, какие мне, собственно, и подобают. И я торжественно приглашаю вас, господа, посетить меня в моем государстве, в моей столице. Увидите, вы почувствуете себя там как дома и не захотите расстаться со мной, ибо только у меня сможете вести жизнь подлинных художников. Не думайте, господа, будто я себя возвеличиваю, будто я тщеславный хвастун! Дайте мне только стать вновь здоровым принцем, который понимает своих людей, хотя б они становились даже вниз головой, и вы увидите, как я к вам благоволю. Я сдержу свое слово, это так же верно, как то, что я ассирийский принц Корнельо Кьяппери! О своем звании и отчизне я пока умолчу: то и другое вы узнаете в свое время. А теперь мне пора идти, чтобы посоветоваться с этим достойным министром о некоторых важных государственных делах, после чего наведаюсь к госпоже Шутке и, проходя двором, посмотрю, не взошло ли в парнике несколько удачных острот.

С этими словами молодой человек подхватил под руку портного, и оба ушли.

? Ну, люди, что вы на все это скажете? ? спросил Рейнгольд. ? Мне представляется, будто в пестрой маскарадной игре шутка, причудливая как сказка, раззадоривает, погоняет всевозможные образы, и они кружатся, мчатся, мелькают все быстрее и быстрее, так что невозможно уже ни распознать их, ни различить между собой. Но давайте наденем маски и отправимся на Корсо! Эта отчаянная голова, капитан Панталоне, победивший вчера на поединке, чую я, снова там появится и опять затеет что-нибудь несусветное.

Рейнгольд оказался прав. Капитан Панталоне, словно еще овеянный славой вчерашней победы, преважно расхаживал взад и вперед по Корсо; и хотя он ничего забавного не предпринимал, однако преувеличенная важность придавала ему чуть ли не еще более шутовской вид, чем обычно. Благосклонный читатель, вероятно, уже догадался и теперь знает, кто скрывается под этой маской. Конечно, не кто иной,