Позднее Гарднер заметил, что в основе межличностного интеллекта лежат «способности уловить и надлежащим образом отреагировать на настроения, темперамент, побуждения и делания других людей». В понятие внутриличностного интеллекта, которое можно назвать ключом к самопознанию, он включил «доступ к собственным чувствам, а также способность проводить между ними различие и полагаться на них, чтобы управлять поведением».

В гарднеровских разработках присутствует один аспект личностного интеллекта, на который многие ссылаются, но который мало исследуется, а именно роль эмоций. Возможно, это объясняется тем, что, как дал мне понять Гарднер, в своей работе он твердо придерживается предложенной когнитивистикой[8] модели ума. Таким образом, в его представлении об этих умственных способностях особое значение придается познанию — пониманию себя и других с точки зрения мотивов, образа действий и пользования этой интуитивной способностью в собственной жизни и для поддержания хороших отношений с другими людьми. Но, как и кинестетическое царство, в котором блестящие способности тела к движению проявляются невербально, царство эмоций тоже выходит за пределы возможностей языка и познания.

Хотя в приводимых Гарднером описаниях личностных умственных способностей достаточное внимание уделено проникновению в суть игры эмоций и овладению умением справляться с ними, Гарднер и его сотрудники подробно не рассматривали роль чувствования в этих умственных способностях, более сосредоточившись на знаниях о чувствовании. Из-за подобной сосредоточенности, вероятно, непреднамеренно, остается неисследованным целый океан эмоций, который, собственно, и делает внутреннюю жизнь и взаимоотношения такими сложными, захватывающими и зачастую приводящими в замешательство. Так что еще предстоит понять, в каком смысле» эмоциях присутствует интеллект и в каком смысле интеллект можно свести к эмоциям.

То, что Гарднер делает акцент на познавательных составляющих личностных умственных способностей, отражает действовавший в психологии дух времени, который сформировал его взгляды. Чрезмерное значение, придаваемое психологией познанию даже в царстве эмоций, отчасти объясняется неожиданным поворотом в истории этой науки. В средние десятилетия двадцатого века в академической психологии господствовали бихевиористы[9] типа Б.Ф. Скиннера[10], который считал, что только поведение поддается объективному наблюдению с внешней стороны и только поведенческие проявления можно изучать с научной точностью. Бихевиористы управляли всей внутренней жизнью, включая эмоции, закрытой для науки.

Затем, с наступлением в конце 1960-х годов «когнитивной, то есть познавательной революции», фокус внимания психологии переместился на то, как ум регистрирует и хранит информацию, и на природу способности мышления. Но эмоции все же оставались под запретом. Ученые-когнитивисты придерживались традиционного взгляда, что способность мышления подразумевает холодную, сугубо практичную обработку фактов. Она гиперрациональна и скорее напоминает мистера Спока из «Звездного путешествия», архетип сухих информационных байтов, не замутненный чувствами, воплощающий идею того, что эмоциям нет места в интеллекте и они лишь вносят беспорядок в картину нашей ментальной жизни.

Ученых-когнитивистов, принявших эту концепцию, завел на ложный путь компьютер, как оперативная модель ума, но при этом они полностью забыли, что в действительности «мокрое» техническое обеспечение головного мозга погружено в похожую на «болтушку» пульсирующую массу нейрохимикатов и ничего не имеет общего с должным образом облагороженным силиконом, который послужил прообразом ума. Принятым у когнитивистов моделям того, как ум обрабатывает информацию, недоставало признания, что рациональность направляется чувством, которое может ее и затопить. В этом отношении когнитивная модель есть обедненный образ ума, и она не способна объяснить бурный наплыв чувств, придающий «изюминку» интеллекту. Чтобы отстоять эту точку зрения, когнитивистам самим пришлось — при создании моделей ума — прогнозировать значимость их личных надежд и страхов, супружеских ссор и профессиональной зависти — той волны чувств, которые наделяют жизнь особым вкусом и ароматом, привносят в нее некую порывистость и в каждый момент точно определяют, как именно (и насколько хорошо или плохо) пойдет процесс обработки информации.

Однобокое представление ученых о ментальной жизни, лишенной эмоций, служившее отправным пунктом исследований интеллекта последние восемьдесят лет, постепенно меняется по мере того, как психология начинает осознавать, насколько существенна роль чувства в мышлении. Примерно так же, как споковский персонаж Дата в «Звездном путешествии: Следующее поколение», психология приходит к правильной оценке власти и положительных воздействий эмоций в сфере ментальной жизни, равно как и связанных с ними опасностей. В конечном счете Дата понимает (к своему ужасу, если, конечно, он способен ужасаться), что его сухая логика не помогает ему принять правильное человеческое решение. Наша человечность наиболее очевидно проявляется в наших чувствах. Дата пытается испытывать чувства, догадываясь, что без этого упускает нечто очень важное. Он стремится к дружбе и верности; но у него, как у Оловянного человека из «Волшебной страны Оз», нет сердца. Не обладая способностью приходить в лирическое настроение, которое приносят чувства, Дата может музицировать или писать стихи с виртуозной техникой, совершенно не ощущая их страстности. Стремление Даты к чувствованию чувства ради самого этого процесса показывает, что высшие ценности человеческой души — вера, надежда, преданность, любовь — полностью отсутствуют при холодно когнитивном отношении. Эмоции обогащают, и без них модель ума опресняется.

Когда я заметил Гарднеру, что мыслям по поводу чувств, или метапознанию, он придает гораздо большее значение, чем самим эмоциям, он признался, что был склонен рассматривать интеллект с позиции когнитивистики, но при этом отметил: «Когда я только начал писать о личностных умственных способностях, я говорил об эмоции, и особенно в связи с моим представлением о внутриличностном интеллекте как о некоем компоненте, который эмоционально настраивается на тебя самого. Сигналы, идущие от интуиции, которые вы получаете, — вот что является крайне важным для межличностного интеллекта. Но пока суд да дело, теория множественности интеллекта эволюционировала, сосредоточиваясь в большей степени на мета-познании» — то есть осведомленности о ментальных процессах человека, — «чем на полном диапазоне эмоциональных способностей».

Но при всем этом Гарднер понимает, насколько важны такие эмоциональные способности и дар поддерживать отношения в нынешней суматошной жизни. Он также указывает, что «многие с коэффициентами умственного развития на уровне 160 работают на тех, у кого этот коэффициент не превышает 100, если у первых низкий межличностный интеллект, а у вторых — высокий. В повседневной жизни общества нет более высокого интеллекта, чем межличностный. И если вы им не обладаете, то не сумеете сделать надлежащий выбор и решить, на ком жениться или за кого выйти замуж, за какую задачу взяться и т.д. А значит, нам просто необходимо уже в школе обучать детей пользоваться личностными умственными способностями».

Чтобы лучше понять, каким должно быть такое обучение, нам придется обратиться за помощью к другим теоретикам, принявшим предложенную Гарднером концепцию интеллекта, среди которых выделяется психолог Йельского университета Питер Сейлови, составивший подробнейшую схему путей и способов,