что никак не могу взять ее в руки. Вчера деньги нашел. Признаюсь честно – нашел и не отдал. Наоборот, спрятал под куртку, побежал и упал. Деньги были бумажные, а когда рухнул, монеты покатились.

– А мне все эти дни снится одно и то же. Я вхожу в дом, в незнакомый дом, но я точно знаю, что живу в нем. Прохожу по коридору, открываю дверь в спальню, где жена и сын, а вместо комнаты – бездна. Там, где кончается порог, начинается бездна… Интересно, что снится Леньке?

– Леньке? Сыну? – Шелестов рассмеялся. – Ну, ему до твоих сновидений еще спать и спать! Мамка ему снится, папка. Бутылка молока и солнце, что он каждое утро видит во сне… Ведут, Слава.

Действительно, в коридоре послышались шаги, сопровождаемые окриками конвоира: «Стоять!.. лицом к стене!.. пошел!..»

Этот момент Ярослав запомнит надолго. Возможно, причиной был шок, случившийся с ним и который он не особенно старался скрыть, потому что от сокрытия оного ничего не зависело. Возможно, это выходило жуткое напряжение, не отпускавшее его все эти дни. Вряд ли сам Корсак мог объяснить, почему он так надолго замолчал и рассматривал лицо бандита так долго. Конечно, он не мучился от сомнений. Лицо арестанта было знакомо ему очень хорошо. Настолько, что вряд ли он когда-нибудь сумеет его забыть. Но та минута, что длилась целый час, привела душу Корсака в не меньшее смятение, чем известие о том, что Крюк вовсе не Крюк, а майор Весников.

Конвоир давно удалился, Шелестов продолжал стоять у окна и с любопытством наблюдать за новой встречей тех же героев, но при иных обстоятельствах, а Корсак с бандитом не отрывали друг от друга глаз.

– Я понял, – первым не выдержал арестант, – я все понял. Сука… Как я сразу не догадался, что среди нас крыса…

– Полегче, – предупредил из дальнего угла Шелестов.

– Да пошел ты на хер, мусор! – отмахнулся от него, как от назойливой мухи, бандит. Его внимание было всецело поглощено человеком, сидящим перед ним на стуле. – И ты… ты, сын Святого, пришел к нему в последний час, чтобы нагадить людям, вынувшим тебя из петли?! Сука позорная!.. – Бандит вскипел, разрывая на себе рубаху. – Почему?! Почему я тебя не порешил еще там, на Лебяжьей?! Ведь чувствовал, видел насквозь – мус-сор!.. Видел!.. Я повелся, повелся как лох!.. «Я – сын Святого!» «Здесь поставлен Червонец!» Гнида!.. Ненавижу, ненавижу!.. Ну, что мне стоило тебя порешить, что?.. – Бандит сполз на пол, скрючился на нем, словно получил известие о смерти близкого человека, обхватил голову левой рукой и стал кататься по грязному бетону, выдирая из головы остатки волос.

Шелестов дал знак конвоиру, прибежавшему на шум, чтобы тот убирался, и шагнул в центр комнаты.

– Прекратите этот цирк, Полонский! Дуракаваляние имеет смысл только тогда, когда вокруг вас тоже дураки… Здесь же я вижу только одного дурака, хотя и надеюсь, что он обретет ум.

Не обращая внимания на эти призывы, бандит катался по полу, продолжая использовать свою здоровую руку в качестве молота, бьющего по наковальне – по собственной голове.

– Червонец! – строго окликнул его Шелестов.

– Перестаньте… – устало выдавил Корсак. Сжав виски пальцами, он встал и направился к окну. – Голова разламывается третьи сутки… Ничего не помогает… – Не замечая удивления Шелестова, он повернулся к полковнику и бросил: – Неужели вы не видите… Неужели вы не заметили, что это не «альфа», а «омега»- существо? Это «шестерка», полковник…

Ничего не понимая, Шелестов прошел к не прекращающему истерику арестанту и присел на край привинченного табурета. Рука его протянулась к воротнику фуфайки бандита, и он рывком перевернул его на спину.

– Как же это тебя угораздило в плену-то оказаться, Сверло? – резко спросил Ярослав, приходя в восторг от чудовищнейшего недоразумения, поразившего военную разведку СССР.

– Сверло? – повторил, словно сомнамбула, Шелестов. – Какое сверло?

– Вызовите конвой и отправьте его в камеру, – попросил Ярослав.

– Это совершенно бесполезная для нас фигура, – продолжил Корсак, когда они остались в комнате одни. Он ходил по кабинету в каком-то исступлении, пытаясь подвести итоги случившемуся. – Совершенно никчемная… Это значит… Это означает, что Червонец на свободе. Раритеты под его контролем. Человек из Монетного двора остается под прикрытием. Это значит, что цель операции не достигнута. Черт меня побери… Что вам сказал мой связник, товарищ полковник, когда ориентировал вас на лидера банды?

– Он сказал, что у Червонца повреждена выстрелом правая рука и она перевязана. Мои люди взяли того, у кого перевязана правая рука, Слава!

Корсаку мучительно хотелось закричать так, чтобы свод этой старой тюрьмы разорвался, дав выход его крику.

– У Сверла рука перевязана таким образом, что нетрудно догадаться о том, что она не прострелена, а сломана! У него шина на локтевом сгибе! Когда на пулевое ранение накладывали шину, товарищ полковник?

– Когда кость руки раздроблена пулей.

– Но когда кость руки раздроблена пулей, человек не может ходить не только на ограбление грузовика, но и в туалет! Этот человек никуда не может идти, потому что у него поражены нервные окончания, и он должен лежать и принимать лекарства в вену, в рот, в задницу, куда угодно! И лежать! Лежать, потому что никакая сила воли не сможет заставить его подняться! Неужели ваши люди этого не знают?..

– Но как же ходит, нападает на грузовики и успевает закатывать истерики Сверло?! – не выдержал Шелестов.

В отчаянии махнув рукой, Ярослав пробормотал:

– Мозги этого мерзавца разжижены инъекциями морфия. Он держится молодцом только потому, что его карманы были набиты наркотой!.. Через пару часов он будет рассказывать вам все, вымаливая дозу наркотика. Но знает он, поверьте мне на слово, меньше, чем я… Разве может кто-то пойти за человеком, который живет только потому, что принимает морфий? Вот это все должно было сверкнуть молнией в голове ваших людей, когда они увидели и руку Сверла, мною, кстати, сломанную, и зрачки его в копеечную монету, и форму повязки!

Шелестов замолчал, спорить с Корсаком не имело смысла. При досмотре задержанного у него обнаружили около десятка ампул морфия и шприц с грязной иглой.

– Мне нужно осмотреть трупы в морге, – вдруг заявил Слава.

Через час, выходя из морга, он заявил окончательно и бесповоротно:

– Червонец жив.

И второй человек в военной разведке страны увидел, как в глазах капитана Корнеева появились хорошо знакомые ему желтые огоньки.

– Я только одного не могу понять, товарищ полковник…

– Могу помочь? – сейчас Шелестов уже не знал, чего можно ожидать от Корсака.

– Когда банда ждала грузовик из Пулково, я смотрел в обратную сторону, в сторону Ленинграда, просчитывая вероятные пути отхода, если останусь жив. И в нескольких километрах от засады я увидел вспыхнувшие огоньки фар. Какая-то машина заехала в лес и остановилась. Фары моргнули, а потом стали практически невидимы. Такое впечатление, что кто-то закрыл их светомаскировочными устройствами. Вы знаете, ошибиться я не могу.

– Сейчас, когда из Ленинграда выведены регулярные войсковые части, в городе осталось только одно ведомство, использующее светомаскировочные устройства на фарах машин, – перед тем как выдавить это из себя, Шелестов долгое время молчал.

– И что же это за контора с такими нерадивыми сотрудниками?

– Народный комиссариат внутренних дел, Ярослав Михайлович.