выходящей из ран.
– У вас есть одна минута, – сказал молодой человек, не глядя на Светлану. Он был всецело занят тем, что снимал с себя залитый от верха до низа фартук и искал что-то в кармане другой рукой. – За это время вы должны собраться сами и собрать ребенка.
Скинув на пол фартук, он достал-таки из кармана чистый платок, вытер рукоятку странного предмета, который продолжал сжимать в ладони, и бросил его на пол.
– Не бойтесь меня. Я всего лишь человек своего времени, – тихо говорил он, наблюдая за тем, как женщина снимает с веревки и сворачивает сырые пеленки, подгузники, рубашки, укладывает все это в узел и одевает ребенка.
– Кто вы?.. – задыхаясь, спросила она, натягивая на голову мальчика вязаную шапочку.
– Я не могу вам сказать. Но ваш муж жив, он думает о вас, и он знал, что я приду за вами.
– А он хотел, чтобы вы пришли?
– В противном случае меня здесь не было бы. Нам пора уходить. Во дворе соседнего дома нас ждет машина…
Через пятнадцать минут после ухода мужчины и женщины квартира снова наполнилась людьми. Пятеро или шестеро мужчин – точное их число понять было трудно из-за их постоянных передвижений по жилищу – молча ходили по паркету, стараясь не наступать в слившиеся в одну лужу два потока крови, нагибались, поднимали заинтересовавшие их предметы, осматривались, переговаривались.
В этой находящейся в постоянном движении толпе выделялся один человек. Он был высок ростом, ленив взглядом и медлителен в движениях. Так обычно ведут себя люди, привыкшие, что всю черновую работу за них делают другие. Их удел – сбор, анализ, классификация и доклад. Лицо этого человека лет сорока трех—сорока пяти на вид украшали (хотя более верным будет сказать – простили) очки с линзами круглой формы, в пластмассовой оправе черного цвета. Чуть обвислые, как у бульдога, щеки мужчины были выбриты до синевы, бачки отсутствовали, и пока он не снял шляпу, утирая вспотевший лоб, складывалось впечатление, что он лыс. На самом же деле выяснилось, что волосы у него присутствуют, но в виде жидкой шапочки, аккуратно выведенной по окружности. Все время нахождения в квартире, на полу которой лежали в скрюченных позах Мямля и Херувим, а находились здесь эти люди во главе с очкастым начальником уже около получаса, мужчина не произнес более пяти слов. На доклады подчиненных, то и дело подходивших к нему, он реагировал скупо, все больше кивая в ответ разными движениями, означавшими то «хорошо, продолжайте», то «прекратить немедленно», то «поступайте как знаете, меня же интересует результат, а не способ его получения».
Через тридцать пять минут, когда первичная информация уже стала складываться в определенную картину, мужчина вышел из квартиры, зашел в соседнюю, где уже давно находился седьмой (или шестой) его сотрудник. Напротив сотрудника сидели на разобранном диване, смиренно сложив руки на коленях, мужчина и женщина. Хозяин квартиры был в пижаме, полосатой, как матрас, женщина – в ночной рубашке и накинутой поверх нее шали. Во взглядах их царили еще не покинувший их мозг сон и некоторая опаска оттого, что сотрудникам НКВД понадобилось позвонить именно из их квартиры.
Ни слова не говоря, бритый подошел к телефону и несколько раз крутнул диск.
– С товарищем Берией, пожалуйста, – просто сказал он кому-то невидимому, и хозяин квартиры сгорбился, а жена его сжала ноги еще крепче. – Лаврентий Павлович?.. Это Тихомиров. Они покинули квартиру, но в квартире два трупа. Оба – с ножевыми ранениями. Им перерезали горло. В ванной замочены несколько пеленок, на столе в кухне ужин на троих, под кроватью в комнате забытые ползунки. Жена Корнеева и ее сын, несомненно, были здесь и ушли до нашего прихода. Теперь об оружии… Выведите этих двоих на площадку! – приказал Тихомиров своему сотруднику, и хозяева, снявшись с дивана и не дожидаясь повторений, метнулись в переднюю сами. – Теперь об оружии и трупах. Тела еще теплые, пальпация свидетельствует, что смерть наступила менее часа назад. Я бы даже сказал, счет идет на минуты. Что касается предмета, коим была причинена смерть неизвестным, то это диверсионное приспособление для контактного боя «Луч». Как?.. Нет, нет, никакой спецтехники! Это лезвие, чуть изогнутое наподобие японского меча, только в двадцать раз меньше. Полоска металла, отточенное до остроты лезвие и волнистая режущая кромка. Его легко спрятать в рукаве, но о его существовании может знать лишь одна организация страны… Да, именно эта организация, вы совершенно правы, Лаврентий Павлович. Я направил людей осмотреть местность вокруг дома, но вряд ли это принесет результат, поскольку сорок минут назад зарядил дождь. Следы шин и обуви, если таковые и были, смыты… Хорошо. Я понял. Слушаюсь. Так точно.
Уложив трубку на рычаги, Тихомиров протер платком обод шляпы, водрузил ее на голову и вышел из квартиры, чтобы зайти в ту, где его ждали подчиненные.
– Трупы в грузовик и в наш морг. Весь материал по экспертизе предоставить в криминалистический отдел. Я хочу знать, у кого из носильщиков вокзала сейчас нет фартука. Это все. Поиграв бровями, словно проверяя, не осталось ли еще чего, что можно было бы озвучить, он убедился в том, что нет, и спустился вниз.
Тихомиров Егор Матвеевич был одним из лучших следователей НКВД Ленинграда. Те дела, ход расследования которых нужно было оставить в тайне или которые нужно было
Через полчаса на столе Шелестова зазвонит телефон. Он будет гудеть долго и нудно. Навязчиво и нахально. И лишь после того, как количество таких гудков прозвучит не менее двух десятков раз, звонящий успокоится. Неизвестно, что подумал он по поводу отказа замначальника военной разведки СССР снимать трубку. Сам же Шелестов не мог выйти на связь по вполне банальной для разведчика причине – он руководил операцией и находился вне кабинета. Он находился вне дома на Невском. Он даже не был в северной столице.
Десять минут назад с аэродрома в Пулково в сторону Ленинграда, держа курс на Монетный двор, выехал грузовик с номером на бортах: Н-77-33.
Глава 17
Все шестеро знакомых Ярославу бандитов явились к указанному месту спустя ровно двое суток. Они были трезвы, как от них и требовалось, с оружием, и лишь глаза их выдавали восхищение тем, как можно прогулять пятьдесят тысяч рублей, не увеличив свое имущество даже на лишнюю рубашку.
Единственное, что тревожило Червонца, – это отсутствие незнакомых Ярославу Мямли и Херувима, на которых была возложена обязанность охранять в квартире его жену и ребенка.
– Их нет, – коротко констатировал Червонец, подойдя к Крюку. Могло сложиться впечатление, что тот этого не видит. – Что это могло бы означать?
– Много чего, – отозвался Крюк, посматривая по сторонам. – Во дворе, быть может, кого-нибудь обчистили, и сейчас перед домом легавых немерено. На площадке гулянка: светиться перед толпой эти двое не станут, не идиоты. В любом случае, Червонец, в квартиру можно будет вернуться после дела. Шесть человек плюс нас двое – восемь. Девятым будет болтаться паныч. И без Мямли с Херувимом толпа внушительная. Чем больше ватага, тем сильнее палево.
Это объяснение устроило вора, но ровно настолько, что он перестал об этом говорить. По глазам же его было видно, что тревога не оставляет его ни на минуту.
Последние инструкции были доведены до группы нападения уже по дороге в пригород Ленинграда. Настроение у бандитов было приподнятое. После расслаблений в кабачках и притонах Питера они ощущали недюжинный прилив сил. Время они, как понял Слава из их разговоров, провели весело. У одного из восторженных отпускников сияла под глазом бордовая гематома, чей оттенок свидетельствовал о том, что наработана она была не позже двух часов назад, кто-то хвалился убийством, кто-то количеством женщин, перепробованных за двое суток. Несмотря на то что каждый из них всего два дня назад владел неплохим капиталом в пятьдесят тысяч, никто не имел в этот вечер в кармане более сотни. Но что такое пятьдесят тысяч по сравнению с сокровищами Святого и грузом, который окажется в их руках уже через два часа?
Они ехали в цистерне АМО с надписью «Молоко», взятой напрокат Червонцем на молокозаводе за врученный директору внушительный куш. Червонец ехал и с удовольствием думал о том, что будет говорить
