в свой угол, на диван и там, при скудном освещении, с замиранием в груди и дрожью в руках, прочел…
«Славочка, с нами все хорошо. Нас кормят хорошо. Для Леньки носят молоко, мне первое и второе из столовой. Нас не обижают, в комнату в нашу без стука не заходят. Человек, который передаст тебе это письмо, очень порядочный и воспитанный человек. Леньке он принес деревянного конька. Но я очень боюсь за тебя и очень скучаю. Я люблю тебя. Твои Света и Ленька. P.S. У Леньки выросли два зуба вверху…»
Под текстом стояло сегодняшнее число, а это означало, что писала Света несколько часов назад или даже час. Если, конечно, этот мерзавец, очень «порядочный и воспитанный», не заставил ее пометить письмо неверной датой вчера или, вообще, несколько дней назад.
Слава читал, и в груди его бешено колотилось сердце. Он словно прикоснулся к Свете и сыну. Словно увидел их обоих рядом, словно поговорил…
Его сын растет, у него режутся зубы, а он… Как ни наивно и комично это звучало сейчас, но Корсак испытал вдруг такой прилив невероятного по силе гнева, что едва не встал и не направился к Червонцу, который с довольной улыбкой сидел за столом и ел колбасу…
– Ты доволен?
– Ты зачем землю лопатил, товарищ? – нахально уставясь на грязные сапоги Червонца, неожиданно спросил Слава. Свернув письмо, он уложил его в карман. – Для картошки поздновато, для сева рановато. Сейчас единственное рытье земли, что не зависит от сезона, связано с похоронами. Кому это ты ямку приготовил? Не для моей ли жены, попросив перед ее погребением письмецо мужу набросать?.. Червонец… – Лицо Корсака потемнело, и с него исчезло все человеческое. – Я тебе их жизнями клянусь… Если что-то неладное с ними происходит или уже произошло… Я тебя на куски порву. Ты не представляешь, какой страшной бывает смерть.
– Я гадом буду! – взревел от ярости бандит. – Я отвечаю тебе, что они живы и здоровы!..
И снова краем глаза Ярослав заметил, как Весников из-за спины Червонца сосредоточенно разглядывает его лицо.
– Так ты доволен или нет? – повторил свой вопрос успокоившийся Червонец. Зацепив зубами язычок пробки, он с треском содрал ее с горлышка.
– Да, – превозмогая себя, ответил Слава, – вполне. И да воздастся каждому по вере его.
Глава 13
Крюк откровенно нервничал и не скрывал этого. То и дело он отходил от стола, за которым они сидели, бродил по квартире, уяснял для себя подробности предстоящего нападения, когда же вор закончил излагать, он вдруг решительно подошел к столу и бросил:
– Сердце не на месте.
– Что такое? – удивленно отозвался Червонец. – Не понравился план? Если так, я готов выслушать твои предложения.
– План клевый, базара нет, – отрезал Крюк. – С таким планом можно не один, а два грузовка с лавэ выхлопывать. Но пойду-ка я выйду во двор. Не нравится мне эта тишина.
– По тебе лучше бы было, если бы во дворе стреляли? Я, например, ничего мутного там не заметил.
– Ты не был на фронте, Червонец. Вот как раз после такой тишины и начинается самый что ни на есть беспредел.
– Ну, выйди, – согласился Червонец, – если что-то тебя скребет. Автомат только оставь, иначе, в натуре, пальба начнется. И не отсвечивай там лишнего, в шесть утра по Питеру добрые люди без дела не слоняются. Одни участковые…
Слава не повел бровью. Выйти Весникову нужно только с одной целью – познакомиться с человеком, ведшим их от Лебяжьей канавки. Повод для этого выдуман невероятно банальный, но и невероятно правильный.
– Так что ты там про веру говорил?.. – склонился над столом Червонец, разгребая перед собой остатки съестного…
Выйдя во двор, Весников тут же прикурил, дабы дать понять человеку, если тот рядом, что вышел он спокойно. Выдохнул дым, потер подошвой о кривое бетонное крыльцо и осторожно, словно находился не в ночном Ленинграде, а в утреннем Сочи, спустился. Руки он держал на виду, постоянно то разминая уже прикуренную папиросу, то заводя их за голову… Словом, человек, что за ним наблюдал, должен был убедиться в том, что оружия у Весникова нет.
Наблюдение он заметил сразу, еще когда прикуривал. Это только кажется, что в темноте вспышка спички перед лицом ослепляет курящего. Любой, кто прикуривал в темноте, знает, что в те несколько секунд, пока шипит сера, зрение срабатывает на самозащиту, и именно в эти секунды человек видит в темноте лучше кошки.
Интересующий Весникова человек стоял в обвисших до земли ветках клена, опершись на металлическую ограду. Именно туда и направился Весников, осторожно поглядывая по сторонам. Как и ожидалось, когда расстояние между ними стало критическим, человек в кустах медленно, но уверенно сделал попытку выйти из поля видимости.
– Стой, где стоишь, разведка.
Где-то вдали прогудел заводской гудок, не иначе – Путиловского. Сонный ветер шевелил ветви и копил силы для порыва. Больше вокруг не было слышно ничего, разве что ругательства из слабо освещенного окна первого этажа, дающие основание полагать, что кто-то кому-то пережарил яичницу.
– Стой и слушай, – повторил Весников, глядя в сторону и медленно пережевывая мундштук папиросы. – Во-первых, капитан Корнеев велел кланяться полковнику Шелестову. Во-вторых, он просил самодеятельностью сейчас не заниматься, а выслушать его тему. Сегодня в двадцать часов пятнадцать минут на аэродром в Пулково сядет самолет с деньгами. Все это в рамках скорой денежной реформы. Самолет будет из Пскова. Сумма – около миллиарда старыми. Деньги будут погружены в грузовик с номером Н-77-33, и машина возьмет курс на Монетный двор. Комбинацией с транспортировкой наличных занимается ваша контора, так что подробности объяснять не буду. На втором километре на пути следования грузовика будет стоять полуторка с цистерной вместо кузова и с надписью «Молоко». Водитель будет ковыряться в двигателе. В бочке, кабине и по левую сторону дороги будут находиться девять человек банды Святого, вышедших из окружения под Коломягами. Руководить бандой будет Полонский Альберт Брониславович, проходящий по картотеке НКВД как «Червонец». Смените содержимое кузова…
Услышав за углом какой-то шум, похожий одновременно и на топот ботинок по асфальту, и на удары палками по матрасу, Весников прервался и шагнул под ветки.
– Стой, сволочь, – рыдая, кричала женщина, она появилась из-за угла только после того, как во двор забежал, явно необоснованно удерживая в руке дамскую сумочку, парень лет двадцати. – Гад, там же последнее!..
Она вбежала во двор и начала лихорадочно осматриваться. Парень сидел за мусорным баком в двух шагах от нее и тяжело дышал, стараясь не издавать при этом ни звука.
– Сволочи! Сволочи! – прокричала женщина, села на холодный грязный асфальт и зарыдала. Потом неуклюже встала и, шатаясь, вышла из двора.
Весников молчал, молчал и человек, с которым он вел односторонний разговор. Парень же, выждав еще пару минут, выбрался из-за бака и, не подозревая, что свидетелем его преступления стали как минимум два человека, осторожно направился мимо Весникова к проходному подъезду. Видимо, этот район и все его входы и выходы он знал хорошо…
Шагнув из темноты, Весников без размаха ударил грабителя в челюсть и опрокинул его на землю. Распластавшись на асфальте, тот округленными от ужаса глазами осмотрелся и, ничего не увидев, поднялся и глупо потянулся к вылетевшей из его руки сумочке. Весников шагнул еще раз и повторил удар.
На этот раз, кособоко вскочив, парень решил не испытывать судьбу и, дико озираясь, медленно подался к выходу из «колодца».
– Ша, сявка помойная! – с присвистом шугнул его из темноты невидимый сыщик Ленинградского угро, и грабитель, заслышав знакомую речь, стремглав метнулся на улицу…
– Отдашь женщине, она далеко уйти не могла, – Крюк нагнулся, поднял сумочку и бросил через ограду. – Все равно сейчас в тридцать восьмое отделение направится… Передай Шелестову, что я выведу Корнеева из игры, он уйдет лесом. Но сразу после того, как грузовик выедет с территории аэропорта, я хочу, чтобы вы проехали на улицу Рассветную, зашли в квартиру 26 дома пятнадцать и освободили семью
