шею. Володька полузадушенно пискнул. До него только сейчас дошло: КАКОГО росточка этот волчара. Голова семилетней Маруськи еле-еле доставала до холки!

Володькины лапы обессиленно подкосились, и он с длинным стоном рухнул на землю.

Маруська же терзаний товарища совершенно не замечала. Она восторженно рассматривала его, и ее синие глаза сияли двумя маленькими солнышками.

Володька жалобно заскулил. Девочка искренне удивилась:

— Ты не рад?!

Волчонок ответил обиженным воем. Маруська нежно погладила его по лобастой голове и деловито посоветовала:

— Тогда давай, перекидывайся обратно! А то нам в деревню пора. Вот увидишь, меня мамка обязательно выпорет за гульбу. Ну, давай же!

Девочка неохотно отпустила волчью шею и отступила на шаг, предоставляя старшему другу свободу действий. Зверь по-человечески простонал. Зажмурил голубые глаза и напрягся. Маруська с любопытством наблюдала. Волчонка била крупная дрожь, но ничего не происходило.

— Мне, наверное, отвернуться надо, — неохотно пробормотала Маруська. — При людях, наверное, нельзя…

И она приложила поистине героическое усилие, чтобы по-честному смотреть в сторону.

Через пару минут девочка решила, что время вышло, и осторожно повернула голову: картина не изменилась. Перед ошеломленной Маруськой было самое несуразное зрелище на свете: огромный зажмурившийся волк, стоящий на полусогнутых, подгибающихся лапах. И при этом дрожащий, словно перепуганная овца!

Маруська невольно хихикнула. Волк вздрогнул сильнее и приоткрыл правый глаз. Тот смотрел настолько укоризненно, в нем светилась такая явная мука, что Маруське невольно стало стыдно, и она сочувственно прошептала:

— Не получается, да?

Володька поднял морду, и ближайший лес дрогнул от тоскливого волчьего воя. Во все стороны поспешно сыпанула всякая лесная мелочь, и даже радостно приветствующие рассвет птицы сорвались с веток.

Несчастный, насмерть испуганный Володька самозабвенно выл, все поддавая и поддавая жару, выплескивая таким образом скопившийся в нем ужас перед случившимся. Маруська встала на цыпочки. Ласково погладила его по носу и наморщила лоб:

— Что же нам делать?

Волчонок прервал свой сольный номер и заскулил. Маруська, вздохнув, предложила:

— Домой тебе надо. К деду.

Пушистый, пепельно-серый хвост дрогнул и настолько плотно прижался к тощему, поджарому заду, что концом своим распластался по брюху. Острые уши припали к голове. Маруська вздохнула и озвучила увиденное:

— Конечно, попадет. Он же не разрешил тебе трогать ягоды…

Володька снова с нескрываемой укоризной посмотрел на девочку. Она смущенно отвела взгляд в сторону и упрямо прошептала:

— И все равно — здорово! Ты сейчас просто напуган, а потом поймешь.

Волк изумленно приоткрыл пасть. Маруська пояснила:

— Ну, я только человек, а ты… — И торопливо добавила: — Тебе б перекидываться научиться толком!

Володька с ужасом подумал, что девчонка права, и если он не научится… Что подумает тогда бедная мама?! А ведь она вот-вот должна вернуться из Германии.

Он попытался рассмотреть себя как следует, но лишь тяжело вздохнул и бессильно опустил голову: такой громадине косить под собачку вряд ли удастся. Особенно, в городе.

Маруська забавно пожевала губами, что-то обдумывая. Потом вскочила на ноги и бодро предложила:

— Пойдем, а? А то ведь не только твой дед сердится… — И, опустив взлохмаченную головку, еле слышно прошептала: — Мамка, как злится, знаешь, как больно дерется? И за волосы, и за уши хватает…

Волк фыркнул. Маруська обиженно посмотрела на него:

— А то и ремень возьмет!

Володька представил себе гнев деда, категорически запретившего ему касаться волчьих ягод, и невольно задрожал. Поднялся и вопросительно уставился на девочку.

Маруська поняла его правильно. Обрадованно ткнула ручонкой в сторону ельника:

— Пока туда!

Шли цепочкой, Маруська прокладывала дорогу. Володьке в новом облике было не по себе: слишком много запахов окружало его и сбивало с толку. Слишком много звуков он слышал.

Он потерянно брел за девочкой, стараясь не обращать внимания ни на шорох упавшего в паре метрах березового листа; ни на шелест сухих игл под лапками крошечной мыши; ни на странный скользящий звук, издаваемый длинным телом лесного ужа…

Лишь когда они снова оказались перед болотом, и Маруська суетливо стала высматривать хоть какую-нибудь тропинку между бесконечным лабиринтом влажно мерцающих в лесном сумраке водных зеркал, Володька немного пришел в себя. И неожиданно понял: он ориентируется здесь гораздо лучше своей маленькой проводницы.

Во всяком случае, он прекрасно видел: через все болото шла цепочка следов крупного зверя, недавно перебравшегося на ту сторону. Его острый, дразнящий запах, немного напомнил Володьке запах Ивасика, он решил, что прошел лось.

Володька подошел к уставшей и голодной Маруське и легонько толкнул ее головой. Та обернулась:

— Чего тебе?

Волк лег и весьма выразительно покосился на собственную спину.

— Болит, что ли? — не поняла Маруська.

Володька отрицательно замотал головой и, раздраженно посмотрев на девочку, снова перевел взгляд на спину. Маруська неуверенно протянула:

— Хочешь, чтоб я села?

Волк кивнул. Девочка уточнила:

— На тебя?

Волк кивнул, радуясь, что хоть таким образом они могут как-то переговариваться. Маруська хихикнула:

— А болото?

Володька рыкнул.

— Ты видишь проход?

Он снова кивнул. Девочка вздохнула, сдаваясь. Медленно подошла к нему и нерешительно прошептала:

— Какой ты огромный…

Теперь вздохнул уже волк. Маруська поспешно извинилась:

— Нет, ты не думай… Мне даже нравится. Ты почти как ваш Ивасик.

Она с трудом вскарабкалась ему на спину и крепко вцепилась обеими руками в пушистую, густую шерсть. Волк оглянулся и очень осторожно поднялся на ноги.

Маруська испуганно пискнула. Володька укоризненно заворчал. И, не спеша, двинулся к прекрасно видимой ему, совершенно безопасной тропе.

Кстати, она здесь оказалась единственной. По крайней мере, на пару десятков метров в стороны.

«Ну вот, — с легкой иронией подумал Володька, — и волчья шкура на что-то пригодилась. Хоть плутать теперь не придется…»