В Афинах мы поставили машину в гараж отеля и вышли на тротуар. Сперва мы долго стояли молча.

И хотя мы весело болтали, как только покинули древний храм Посейдона, никто из нас не коснулся главного, того, что больше всего нас интересовало.

В конце концов мне пришлось прервать это мучительное молчание.

— А теперь пришло время строить планы на будущее, — сказал я.

Мама обняла меня за плечи, а папашка выдавил несколько задушенных слов о том, что всему своё время.

После недолгих препирательств мы втроём пошли в ресторан на крыше, чтобы отпраздновать наше воссоединение чем-нибудь холодным и вкусным. Папашка подозвал официанта и заказал лимонада для нас с ним и самого лучшего шампанского для мамы.

Официант почесал в затылке и тяжело вздохнул.

— Сначала господа напиваются без дамы, — сказал он. — Потом приходят ещё раз. А сегодня, видно, вечер дамы?

Не получив никакого ответа, он записал наш заказ и зашаркал в бар. Мама, ничего не знавшая о нашем предыдущем общении с официантом, удивлённо взглянула на папашку. По-настоящему она растерялась, лишь когда папашка послал мне многозначительный взгляд Джокера.

Целый час мы болтали ни о чём, и никто не осмелился спросить о том, о чём мы все думали. Наконец мама предложила, чтобы я пожелал им доброй ночи, пошёл в наш номер и лёг спать. Этим как будто и ограничился её вклад в воспитание сына, которого она не видела больше восьми лет.

Папашка посмотрел на меня взглядом 'делай, как она сказала', и тут только до меня дошло, что, может быть, я и был той причиной, по которой у них не клеился разговор. Мне стало ясно, что взрослым надо потолковать наедине. Это они по непонятной причине разошлись друг с другом, я был только тем, что усложняло всю ситуацию.

Я крепко обнял маму, и она шепнула мне на ухо, что завтра в полдень поведёт меня в лучшую кондитерскую Афин. Я уже сумел завести небольшую тайну и с ней.

В номере, раздевшись, я набросился на книжку-коврижку и в ожидании папашки стал читать дальше. В маленькой книжечке осталось совсем мало непрочитанных страниц.

♥ Ханс Пекарь сидел, глядя в пространство. Тёмно-голубые глаза его странно светились, пока он рассказывал о загадочном острове, но теперь они словно погасли.

В маленькой гостиной было почти темно, и полночь уже давно миновала. От потрескивающего в очаге костра осталось лишь слабое свечение. Ханс Пекарь встал и кочергой пошевелил тлеющие угли. Огонь ненадолго разгорелся и бросил призрачный свет на чаши с золотыми рыбками и все странные предметы в маленькой гостиной.

Я просидел весь вечер, ловя каждое слово старого пекаря. С самого начала, едва лишь он начал рассказывать о картах Фроде, мне от удивления стало трудно дышать. Несколько раз я ловил себя на том, что сижу с открытым ртом. Я не осмеливался прервать его, и, хотя он рассказывал мне о Фроде и загадочном острове только один раз, я уверен, что запомнил каждое его слово.

— Таким образом, Фроде по-своему всё-таки вернулся в Европу, — закончил он свой рассказ.

Я не понял, сказал ли он это мне или себе самому. К тому же у меня не было уверенности, что я понял смысл его слов.

— Ты думаешь о картах? — спросил я.

— Да, и о них тоже.

— Ведь это те самые карты, что лежали на чердаке?

Ханс Пекарь кивнул, потом ушёл в спальню. Вернулся он с небольшой коробкой карт.

— Вот это его карты для пасьянса, Альберт.

Он поставил коробку передо мной. У меня чаще забилось сердце, когда я достал колоду и положил её на стол. Верхней в колоде была четвёрка червей. Я осторожно перебрал все карты и внимательно каждую разглядел. Краска на них так выгорела, что я не всегда мог понять, какую карту держу в руках. Но некоторые сохранились даже неплохо — я нашёл валета бубён, короля пик, двойку треф и туза червей.

— Это… это те самые карты… которые бегали по острову? — с трудом спросил я наконец.

Ханс Пекарь снова кивнул.

Мне показалось, что карты, которые я держал в руках, были как одно живое существо. Я поднёс к свету очага короля червей и вспомнил, что он говорил на том удивительном острове. Когда-то, подумал я, когда-то на том острове он был живым карликом. Бегал среди цветов и деревьев по огромному саду. Я подержал в руке туза червей. Вспомнил, как она сказала, что не подходит для этого пасьянса.

— Не хватает только джокера, — сказал я и снова пересчитал все карты, их было пятьдесят две.

Ханс Пекарь кивнул.

— Он отправился со мной в большой пасьянс. Понимаешь, сынок? В этом мире мы все тоже такие же живые карлики. И мы тоже не знаем того, кто сдаёт карты.

— Ты думаешь… Думаешь, что он до сих пор где-то живёт?

— В этом можешь не сомневаться, Альберт. Ничто на свете не может повредить Джокеру.

Ханс Пекарь повернулся спиной к очагу, и тут же на меня упала его тень. Мне даже стало страшно. Ведь в ту ночь мне было всего двенадцать. Может, отец гневается, что я торчу у Ханса Пекаря, хотя давно уже должен быть дома. Впрочем… лишь в редкие минуты трезвости он замечал, что меня нет