Я пообещал рассказать тебе одну историю, но по мановению волшебной палочки верный тон не найдешь. Я уже допустил ошибку, обращаясь к мальчугану, которого, как мне кажется, я хорошо знаю. Но ведь ты будешь уже не мальчуганом, когда эти строчки дойдут до тебя. Не малышом с золотистыми кудряшками.
Я сам слышу, что сюсюкаю, как старые тетушки, и это глупо, ведь я обращаюсь к взрослому Георгу, которого я так и не увидел и с которым так и не смог поговорить по душам.
Я смотрю на часы. Прошел всего час, как я вернулся домой, проводив тебя в детский сад.
Когда мы проезжаем через ручей, ты всегда выходишь из своего автомобиля, чтобы бросить в воду палочку или камень. Однажды ты нашел там пустую бутылку из-под газировки и тоже бросил в воду. Я не стал тебя останавливать. Теперь тебе разрешается делать почти все, что ты хочешь. Бывает, в детском саду ты убегаешь в свою группу, забыв попрощаться со мной. Как будто не меня, а тебя поджимает время. Странная мысль. Похоже, что у старых людей впереди больше времени, чем у детей, перед которыми лежит вся жизнь.
Я, конечно, не так стар, чтобы этим хвастать, себе-то я кажусь молодым человеком, по крайней мере, молодым папой. И все-таки мое заветное желание – остановить время. Я бы не имел ничего против, чтобы эти дни длились вечно. Пусть вечера и ночи приходят в свой черед, потому что сутки есть сутки и у них свой ритм, но следующий день должен начинаться с того же, что и предыдущий. У меня уже нет потребности увидеть или испытать больше того, что я успел увидеть и испытать. Мне только страстно хочется удержать то, что у меня еще есть. Но воры уже явились, Георг. Эти непрошенные гости уже крадут мои жизненные силы. Позор им!
В эти дни мне особенно приятно и особенно тяжело провожать тебя в детский сад. Потому что хотя мне еще легко двигаться и даже возить тебя в твоем гоночном автомобиле, я знаю, что тело мое неизлечимо больно.
Есть добрые болезни, которые сразу делают больного лежачим. Злой болезни, как правило, требуется много времени, чтобы сделать кульбит и навсегда сбить человека с ног. Может, ты не помнишь, что я был врачом, хотя уверен, что мама рассказывала тебе обо мне. Сейчас я освобожден от работы в клинике, но я знаю, о чем говорю. Я не отношусь к числу легковерных больных.
Итак, в нашей арифметической задачке, или в этой нашей последней встрече, есть два времени. Мы как будто стоим каждый на своей горной вершине и пытаемся разглядеть друг друга. Нас разделяет уже преданная забвению долина, которую ты оставил за собой на своем жизненном пути, ты проделал этот путь уже без меня. Тем не менее я постараюсь придерживаться и настоящего времени, того, когда я пишу это, а ты находишься в детском саду, и будущего, уже только твоего времени, когда ты будешь читать эти строки.
Пойми, у меня все горит внутри, когда я пишу это письмо, пишу сыну, которого оставляю навсегда, и тебе тоже будет больно читать его. Но ты уже почти мужчина. И если я способен написать эти строки, у тебя должно хватить мужества их прочитать.
Видишь, я отдаю себе отчет, что скоро лишусь всего – солнца, луны и вообще всего, хотя самое тяжелое, конечно, то, что я лишусь мамы и тебя. Такова правда, и она обжигает.
Я должен задать тебе очень серьезный вопрос, поэтому я и пишу все это. Но чтобы задать его, я должен сперва рассказать тебе душещипательную историю об Апельсиновой Девушке. Сегодня, то есть когда я пишу эти строки, ты еще слишком мал, чтобы понять эту историю. Пусть лучше она будет моим скромным наследством тебе. Пусть она полежит и подождет другого дня в твоей жизни.
Теперь этот день настал.
И еще, Георг, как обстоят дела с телескопом Хаббл? Тебе про него что-нибудь известно? Может, астрономы обнаружили что-нибудь новенькое в строении нашей Вселенной?
