– Почему странное? – Это Марина, не мучаясь сомнениями и дурацкими мыслями, задала естественный, в общем-то, вопрос.

– Руки связаны и ноги. В куртке был, но без обуви. А тело все в глубоких царапинах, даже, можно сказать, в порезах – на груди, на спине, на руках. – Олег Георгиевич говорил скупо, даже скучно.

Он напоминал киношного милиционера – усталый, серьезный, много чего повидавший, делано- равнодушный. Правильный такой мент.

Мы молчали. А что говорить-то? Ужасаться? Возмущаться? Но все внешние проявления ужаса кажутся мне ненастоящими и показушными. На самом деле я была в шоке. Никогда раньше не сталкивалась в реальной жизни с убийством. И пусть меня это совсем не касалось, и пусть убитый какой-то неизвестный мне бомж, я все равно была в шоке. Поэтому просто молчала.

– Я зашел сказать, что если тут кто вертеться будет, спрашивать про происшествие или что-то в этом роде, то вы приметы постарайтесь запомнить, а еще лучше – сразу мне звоните. – Олег Георгиевич протянул Марине визитку, но видно было, что говорил он просто так, потому что должен сказать, и сам же не верил, что кто-нибудь придет и что мы позвоним.

Он еще немного помолчал, оглядываясь вокруг, вздохнул и, как будто вспомнив что-то, повернулся снова к нам:

– Мне еще нужен начальник строительства. Не знаете, где его найти?

– Сергей Николаевич, наверное, в вагончике, – довольно неуверенно сказала Марина, – или в доме...

– В вагончике нет, я там был уже.

– Тогда в доме, – оглядываясь по сторонам, сказала Марина и неожиданно попросила: – Ксюша, если не трудно, проводи Олега Георгиевича...

Я удивленно посмотрела на нее: с какой стати мне его провожать, он что, маленький и заблудится? Или его не пустят в дом? С его-то полномочиями и волшебным удостоверением? Но не успела ничего сказать – Олег Георгиевич обрадованно поддержал несуразную просьбу Марины:

– Пожалуйста, Ксения Андреевна, покажите мне территорию.

Я пожала плечами – не вопрос, если так надо. Мы выбираемся из раскопа и направляемся к строительной площадке.

– Ксения Андреевна, расскажите еще раз, как был обнаружен труп, – вот почему капитан попросил меня проводить его – не хотел при землекопах допрос учинять, ладно, хоть понятно теперь.

Я начала рассказывать, вспоминая подробности. Олег Георгиевич слушал внимательно, не перебивал, только в конце задал несколько вопросов – кто при этом присутствовал, кто потом подошел. Мы уже остановились около строящегося дома, когда он неожиданно спросил:

– Вы потом долго сидели в стороне, на бревнах, наблюдали все со стороны. Ничего необычного не заметили? Может, кто звонить срочно начал или посторонний кто в толпе рабочих был? Или еще что- нибудь?

Я старательно пытаюсь вспомнить. Нет, вроде ничего такого не было. Рабочие, конечно, толпились, обсуждали, но никто особенно не выделялся. Впрочем, я ведь и не смотрела специально. Я о своем думала.

– Ну, если вспомните – позвоните, – правильной, опять-таки киношной фразой завершил разговор капитан.

Мы вошли в дом.

– Ух ты, – непроизвольно вырвалось у Олега Георгиевича. Здание внутри действительно поражало своей площадью. Огромный холл, посередине которого место для фонтана, две широкие лестницы, ведущие на второй этаж, много окон и света...

– Ничего, когда придут наши, здесь будет детский садик, – не удержалась я.

Олег Георгиевич рассмеялся. Мы с ним поняли друг друга – эта шутка не имела никакого двойного дна, в ней не было ни зависти, ни злобы. Это скорее шутка над реальностью. Мы с хозяином дома из разных социальных слоев, и все. И у каждого свои преимущества. Нас удивляет его дом, его – наша работа и наша независимость, для него непонятная. А на самом деле «мы люди государевы, – как любит повторять Мишель, – на нашей стороне закон», и это правда. И такие, как Стас Командир, вынуждены нам подчиняться. Потому что строить без раскопа нельзя, даже договорившись с кем-нибудь или запугав кого- нибудь конкретно.

– Для детского садика здесь туалетов маловато, – раздается сверху веселый голос, – но я учту это в корректировке проекта.

Мы подняли головы. На лестнице стоял хозяин дома – Станислав Владимирович собственной персоной.

– Да уж, учтите всенепременно, – нисколько не смущается Олег Георгиевич, – и дворик соответствующим образом еще оформите – с качельками.

Мы еще немного посмеялись. Потом я ушла. Пусть дальше они сами разбираются, кто какие вопросы кому задавать будет.

На раскопе как-то непривычно тихо. Землекопы молча перебирали землю на носилках, Марина что-то писала в своей тетради, Лешка – наш чертежник – с мрачным видом устанавливал рейки, готовясь чертить угольное пятно в третьем квадрате.

– Мариша, что такое? – я подсела к начальнику. – Что все такие мрачные?

– Услышали про убийство, – нехотя подняла голову Марина, – принесло этого мента на нашу голову. Вроде мы тихо разговаривали, а все равно все всё знают уже.

Я вздохнула. Ничего не утаишь на раскопе, рано или поздно все равно все стало бы известно. Плохо только, что в этот раз рано. Впрочем, что это мы так все расстроились-то? Неприятно, конечно, но к нам это никакого отношения не имеет. А про убийства по телевизору каждый день рассказывают. С подробностями.

Я попыталась таким образом успокоить свою тревогу, но получилось неважно. Над раскопом висела давящая тишина. Надо было занять чем-то голову. Я села на маленький стульчик и, раскрыв полевой дневник, начала описывать слой. Карандашные строчки ровно и привычно ложились в тетрадь: «Слой темно-серого цвета, средней плотности, сухой. Включения – мелкий известняковый щебень, точечные включения угля и обожженной глины...» Я вгляделась в землю и подумала, что, пожалуй, еще надо вписать желтый песок. Легкий шорох шагов на краю ямы заставил меня поднять голову. На краю раскопа стоял Дрозденко. Легкая светлая куртка распахнута, демонстративно подчеркивая стильную футболку из этой же коллекции, руки засунуты в карманы дорогих джинсов, светлые кроссовки в меру запылены, чтобы не выглядеть слишком уж парадно-выходными – так, на каждый день. Уверенный, подтянутый, ухоженный.

– Почему вы не работали у меня в прошлом году?

Его вопрос прозвучал вполне доброжелательно и вежливо, но я, прекрасно представляя, как выгляжу – старая ветровка, джинсы, о которые постоянно вытираются то руки, проверяющие качество переборки, то шпатель, которым зачищается угольное или глиняное пятно, и кроссовки, первоначальный цвет которых угадать невозможно из-за толстого слоя пыли, – ответила почти насмешливо, с ударением:

– А я и в этом году у вас не работаю. – Получилось грубее, чем я хотела, поэтому, смягчая слова и насмешливую интонацию, я улыбнулась. Есть у меня в арсенале такая улыбка: открытая, искренняя, даже наивная. Действует она всегда безотказно.

Недоуменно нахмурившийся было Командир улыбнулся мне в ответ:

– Нашли что-нибудь интересненькое?

Он задал вопрос с правильной интонацией, как свой, понимающий. А не так, как задают вопросы некоторые сильно «продвинутые» прохожие, попадаясь на первом же ответе. Помнится, был у нас раскоп, проходящий прямо по проезжей части центрального проспекта. Копали его быстро, в две смены, чтобы надолго не перекрывать движение. Но даже за две недели чего только не услышали мы от любопытных! И как записаться в наш археологический «кружок», и нашли ли мы золото, и вообще что мы здесь ищем, и даже «кого мы здесь ищем». Но это вопросы, задаваемые большей частью с интересом и вполне доброжелательно. А вот «продвинутые» спрашивают уверенно, командно-проверяющим тоном. И такой вот «продвинутый» тем самым проверяющим тоном, со знанием дела, мог спросить: что, мол, здесь было раньше, что означают все эти бревна, которые мы так тщательно чертим и фотографируем? Мы отвечаем,