Оба посмотрели на соседний стол, где сидели трое людей. Они спорили и пили ракию.

— Может, пойдем отсюда? — предложил Ацо.

— Не стоит. Опасность всюду подстерегает. Говори, зачем пришел?

Ацо наклонился к Вальтеру:

— Готово нападение на Штимаца, шефа усташской службы наружного наблюдения. План разработан, не хватает лишь немецких форм...

— И? — произнес Вальтер.

— Мы рассчитываем на твою помощь... Чтобы ты как-нибудь достал форму немецкого летчика. Вот тебе записка от товарища с «земли».

Вальтер осмотрелся, приподнял голову от бокалов и кофейных чашек и незаметно сунул записку в карман.

— Ты что, не будешь читать? — поинтересовался Ацо.

— Не нужно спешить. Давай решим с формой. У меня есть товарищи на аэродроме, и, возможно, я смогу кое-что достать.

Вальтер вспомнил Путника и его оперативность. Он прикинул, через какое время можно будет достать военную форму.

Затем Вальтер предложил:

— Ты поселишься на нелегальной квартире, скажем, у Вондрака. И должен быть осторожен и готов ко всему.

— Я всегда готов. Почему ты меня предупреждаешь?

— Матоша схватили... Агенты и гестаповцы напали.

Ацо нахмурился и предложил:

— Пакет с формой можно передать через Илиджи прямо с аэродрома. А я его буду ждать там, на явочной квартире.

— Это, пожалуй, лучше всего, — согласился Вальтер и вытащил записку. Он незаметно прочел ее и сказал: — Нужно, чтобы кто-то следил в то время, когда Штимац выедет из Сараева. Все будет подготовлено, пусть товарищи не беспокоятся.

Ацо позвал официанта и расплатился за кофе. Вальтер первым вышел из кафе и поспешил на трамвайную остановку.

В тюрьме Чемалуша гестаповцы и усташи ничем не гнушались, стараясь хоть чего-нибудь добиться от избитого и истерзанного Матоша, но он молчал.

— Не стоит его больше трясти — умрет, — пришел к выводу один из усташей, обращаясь к остальным, и затем предположил: — А не онемел ли Ченгич после наших ударов?

— Это можно проверить, — сказал другой усташ.

— Как?

— В тюремном отделении больницы.

Усташи посмотрели на недовольного гестаповца и ждали его решения.

— В больницу! Ченгича необходимо вылечить, чтобы он заговорил. Мы располагаем сведениями, что на него выходит сараевское коммунистическое подполье. Он нам все выложит, все! — Гестаповец погрозил указательным пальцем и бросил взгляд на неподвижно лежащее в углу следственной камеры тело коммуниста.

Часовые подхватили Матоша и потащили его из камеры.

Ждали врача, чтобы тот осмотрел Матоша. Пришел профессор Флагер. Ощупав избитое тело, он спросил:

— Что у вас болит? От чего синяки?

Помутневшие глаза, не моргая, смотрели в одну точку, а опухшие губы не шевелились. Флагер еще ниже наклонился и посмотрел на отекшее лицо.

— Не хотите говорить?

Матош никак не реагировал и молчал.

— Симулянт! Знаю я таких! — закричал Флагер, затем, желая посмотреть, нет ли изменений в застывшем взгляде Ченгича, он еще ниже наклонился над ним.

Матош продолжал молчать, и Флагер снова прокричал:

— Симулянт! Мы за ним понаблюдаем! Пусть останется в больнице.

Матоша грубо впихнули в маленькую комнату и надели на него больничную одежду. Превозмогая боль, он изо всех сил старался сдерживать себя, чтобы случайно не застонать. В постели ему стало немного легче, боль несколько утихла, но ненадолго.

Пришли доктора Благое Ковачевич и Хиба Рамаданович, сторонники народно-освободительного движения, и узнали секретаря местного комитета КПЮ. Врачи позаботились, чтобы немного успокоить боль. Ковачевич созвал консилиум врачей для установления диагноза. Они пришли к выводу, что у пациента из-за нанесенных тяжелых травм произошло кровоизлияние в мозг и отнялась речь и, чтобы улучшить его состояние, необходимо продолжительное лечение.

Неподвижно лежащий под больничным одеялом и обеспокоенный тем, что скоро за ним придут гестаповцы, Матош время от времени мысленно возвращался в прошлое.

В марте 1942 года в Фоче он получил задание ехать в Сараево для руководства подпольной работой. До Игмана он добрался без труда и там стал поджидать связного из Сараева с формой домобранского офицера, но связной попал во вражескую западню. Матош об этом ничего не знал. Раздобыв домобранскую шинель, ремень, ботинки, он пешком отправился в город. На Илидже остановился в доме Радошевича, а на следующий день пошел на квартиру Бахрия Джемича. Секретаря местного комитета Джемаля Биедича он застал у великого муфтия[3], который призывал мусульман вступать в ряды неприятеля.

Воспоминания Матоша прервало появление доктора. Он неслышно подошел к постели и потрогал изуродованное лицо.

— Пройдет, — сказал доктор.

Матош напрягся, с трудом приподнял отекшие веки и убедился, что перед ним доктор Ковачевич.

— Мы тебя спасем. Вальтер просил тебя не беспокоиться. Что-нибудь придумаем...

— Спасибо, доктор, — прошептал Матош, тяжело дыша.

— Остерегайся, чтобы усташи и гестаповцы ни о чем не догадались.

Вошла медицинская сестра и посмотрела на доктора. Тот не растерялся и приказал:

— Больному хуже. Его нужно чаще навещать. Я пропишу ему новые уколы.

— Я не верю, что он может выздороветь, — заметила сестра.

— Сделаем все, что можно, — развел руками доктор Ковачевич и направился к двери.

Четыре месяца Матош притворялся глухонемым, пока его не обменяли, по настоянию Вальтера, на пленного немецкого офицера.

Звонко Грбац (Путник) в форме домобранского офицера нашел Вальтера на квартире Стевы Вондрака.

— Мне, Брацо, поручили тебя навестить.

— У нас неприятности, — сказал Вальтер. — Усташи и гестапо схватили Брзи.

— Как? — удивился Путник, и на мгновение у него перехватило дыхание.

— Он шел на Скансию к нашему товарищу. Не понимаю, как его обнаружили, но постараюсь