Кураев (нервно): Ну, где этот ваш Тропарёв? (ворчит) У меня в музтеатре…
Завгородний (Кураеву, не отрывая взгляда от отца Валерия) : Язвенная болезнь с угрозой прободения. В больничке отвисает.
Кураев (упавшим голосом): Он хоть транспортабелен?
Завгородний: А как же! Корней Артурович распорядился – тут без вариантов.
В зале появляется заместитель Завгороднего – запыхавшийся, полный, немолодой Пилипенко. Он явно смущен.
Ну? Снарядил объект? (Кураеву, вполголоса) По бумажкам он у нас пока болеть будет. А там… В общем, разберемся.
Пилипенко (упавшим голосом): Рогом упёрся!
Завгородний (угрожающе): Не понял.
Кураев (трагическим шепотом): Я так и знал!
Пилипенко (продолжает, мучительно вспоминая): … Говорит: «тема мутная». «Пригрелся», говорит, тут у вас. Как бы, говорит, «жопу не отморозить». В таком духе.
Кураев (истерично): Вы понимаете, что своим безответственным поведением вы срываете…
Его перебивает громкий смех отца Валерия. На него укоризненно смотрит Завгородний. Потом переводит взгляд на Кураева.
Завгородний (холодно): Не надо инсинуаций. Я же не мальчик, правда? Не таким оленям рога обламывал… (Пилипенко, другим тоном) Значит так. Берешь ложку на пищеблоке и – пулей в барак. Петухам отдашь. Чтоб облизали…
Пилипенко (осенёно): Понял!
Исчезает.
Кураев (озадаченно): Не понял.
Отец Валерий (неожиданно ровным и трезвым голосом): Тело зафиксируют. Ложку – к носу…
Кураев (недоуменно): И что?
Отец Валерий скептически смотрит на Кураева и уже открывает рот, чтобы ответить, но его вовремя «подрезает» Завгородний.
Завгородний (желчно): Валер, ты это… шел бы, что ли, к себе – в ленинскую комнату… лампадки там подкрути, кадило проверь…
Отец Валерий поднимается и, не оборачиваясь, уходит за кулисы, бормоча себе под нос какой-то мутный «поток сознания».
Отец Валерий: Да пошли вы все!.. У меня мать больная… А то б – хрен вам в сумку… в этом говне… (вздыхает) Эту еще в институт… Замуж бы лучше шла…
Завгородний смотрит ему вслед с укоризной и качает головой. Потом поворачивается к Кураеву.
Завгородний: Так-то он ничего – исполнительный. Без нареканий. Заключенные любят. И, вообще… (другим тоном, раздельно) Это я в том смысле, что не надо делать оргвыводов из одного прискорбного эпизода. Вы меня поняли?..
Смотрит на протодиакона в упор с неожиданной жесткостью. Кураев обескуражен. Он, вообще, несколько обалдел от происходящего. Природное красноречие его куда-то улетучилось. Протодиакон молча кивает в ответ и еще раз озабочено смотрит на часы.
(продолжает) …Тут ведь привычка нужна. Особый склад характера. Особенная стать, как сказал поэт… Вот, к примеру, сотник этот… из оцепления… как его?.. ну тот, что Христу вашему бочину пропорол?
Кураев (удивленно): Лонгин?
Завгородний (радостно): Вот-вот!.. Он же у вас по глазам спец! Не слыхал?.. (косится на кураевские очки) По твоей же части!..
Кураев (нравоучительно): Это, Вадим Феоктистович, пережитки язычества. Так сказать, рецидив дохристианского созна…
Кураев не успевает договорить. В зал вваливается запыхавшийся Пилипенко.
Завгородний (требовательно): Ну?
Пилипенко: Упаковали. Проинструктировали. Переодели.
Завгородний удовлетворенно кивает.
Кураев (мнется): А он это… не агрессивный?
Завгородний (небрежно): Да, нет. Человек степенный. В летах. При Валере грелся: кадило, кропило, «отченаш»…
Кураев: Алтарник?
Завгородний (соглашается): Ага. Вроде того… Ну, и опять же сопровождение будет! Люди опытные. Квалифицированные… Ты, главное, в зеркальце не особенно смотри по дороге. Чтобы не расстраиваться… А в Москву они, вообще, в отдельном купе поедут…
Кураев встаёт.
Кураев (нерешительно): Ну, я пошел?
Завгородний тоже встает, жмет руку, хлопает Кураева по плечу – тот облегченно выдыхает и направляется к выходу.
Завгородний (вдогонку): Ребята наши не особенно разговорчивые, но исключительно положительные! С богатым опытом оперативной работы…
Переключается на Пилипенко.
(строго) Машину помыли? Заправили? Шофер в норме? Не с бодуна, как в тот раз?
Пилипенко показывает жестом: мол «всё в ажуре» и отходит от двери, чтобы пропустить Кураева. Тот уже собирается выйти, но его останавливает неожиданный окрик Завгороднего.
Уважаемый! Совсем забыл…Тут у меня это…
Расстегивает пуговицу на гимнастерке, копается в волосах на груди и с трудом находит в них нательный крестик.
Вот! Нельзя ли его окрестить?
Кураев (догадывается): Освятить?
Завгородний (радостно): Ага!.. Валерка побрызгал, конечно. Но я как-то не особенно…
Кураев ошарашено смотрит на Завгороднего, потом на Пилипенко. Пилипенко смотрит на своего начальника, потом на протодиакона. Их взгляды пересекаются. Во взгляде Пилипенко появляется недоверие, потом непреклонность. Глаза его сужаются, а руки – закрывают перед кураевским носом дверь. Протодиакон тяжело вздыхает и обессилено опускает руки.
Занавес.
